(Трепетно) "Доктор - красивый мужчина!”
Вот так.
Я нервничала, глядя на Игнасио. Он слишком веселился. Он был нервный, перевозбужденный. Он кричал ”я сяду рядом с папой!”, но, естественно, оказался в конце стола между Лорет и маленькой Англичанкой. Он с жаром говорил ”Это праздник!”, когда принесли свечи. (Он так любит свечи, что у него настоящий культ перебоев с электричеством. “Это праздник!”, говорит он, когда перегорают пробки и идет за стаканом, чтобы получить каплю шампанского)
Пока дети ставят на стол отражатели и зажигают старую керосиновую лампу, я вполголоса рассказываю о замечаниях мадам Леблез. Запах неожиданно уничтожает время и уносит нас с Моникой в вечера детства, когда делдушка читал нам Виктора Гюго, Мистраля и Нерваля под потрескивание горящих в пламени комаров и мошек.
- Повторяйте за мной, малышки, - говорил он, и мы повторяли послушно и радостно…
La Crau ero tranquilio e mudo… (
Или это была “République de nos pиres , grand Panthéon, plein de lumières” * (“
…или наше любимое “Ils reviendront ces Dieux que tu pleures toujours, le temps va ramener l’ordre des anciens jours, la terre a tresailli d’un souffle prophétique…”*(
Он был доволен и одинаково ласково гладил светлую голову и темную. О дедушка, ты говорил на таком красивом языке, что бы ты сказал, вернувшись в наш мир сейчас, когда трепятся по-французски, как я не знаю, в натуре?
Я не имею права двигаться. Я получила приказ ничего не делать. Абсолютный запрет вставать со стула. Я оживаю.
Вокруг стола все восстали против малам Леблез. Все сочувственно смотрят на красивого мальчугана, рожденного от неизвестного отца и распутной матери, который открывает ослепленные глаза в эту летнюю ночь.
- Вы, небось, не знаете, что мадам Леблез была та еще веселушка в молодости. Она была знаменита у почтальонов.
- Вот-те на, мало же надо было почтальонам, - заржал Альбин в шляпе задом наперед.
- Мой отец, а ведь он принимал всех ее детей, говорит, что ни один из них не был от папаши Леблеза. И даже в конце жизни Папаша Леблез говорил: “Моя дочь мне совсем не дочь, так как она дочь этого бедного месье Клуатра…”
Общее оживление.
- А ведь она даже в молодости не была красива, - продолжил доктор.
- Нет необходимости быть красивой, бывают всякие штучки…
- Мадам Леблез - штучка! - преувеличенно громко сказал Игнасио, покинув свое место и карабкаясь на колени Жана.
Все лежат. Вивиан и Томас упали в обьятия друг друга, задыхаясь от смеха. Дети хохочут и переводят - я бы очень хотела знать как - юной англичанке. Игнасио, в восторге от собственного успеха, повторяет:
- Она - штучка!
А Фанни простодушно спрашивает:
- Учитель, что это значит “штучка”?
Жан поперхнулся:
- Ты надо мной смеешься?
Но нет, у нее действительно искренний вид! Даже в наши дни с молодыми девушками не оберешься сюрпризов.
- Надо привести пример, - сказал Жан. - Погодите…
- Я нашел, - вскричал Томас. - Слушай Фанни, ты знаешь Ла Сангрию?
- Ох! прекрати! - говорит Фанни раздраженно.
- Так вот, Сангрия, как многие наши певицы, - штучка!
- А! - вскричала Фанни, понимая.
Потом она рассмеялась и положила голову на плечо Жана.
- Она набралась, - вполголоса проговорила Моника.
Надо сказать, что малышка хлебала “картагенское” кузена, как фруктовую воду, а “картагенское” такого не прощает.
- Я хочу пить!
Фанни протягивала доктору пустой стакан.
- Тебе будет плохо, - сказал недовольно Жан.
- Оставь, - бросил доктор с масляным взором, - я ее вылечу.
Вот, вы уловили?! Вот из-за высказываний такого типа Пьеро меня и раздражает. Он рисуется, он оповещает, он дает понять, что если бы он захотел…что ему бы это недорого стоило…что ему достаточно просто дать себе труд…что ему достаточно только поманить…О-ля-ля!
Пользуясь тем, что Моника встала, чтобы принести очередное блюдо, он прошептал мне на ухо:
- Малышка, а? - Ты думаешь, можно…
Я резко оборвола:
- Нет!
- Поспорим?
- Не хочу!
- Ох! Ты скучная! Знаешь, характер, как у тебя со мной не прошел бы!
Наши с кузеном беседы чаще всего кончаются, как детская потасовка.
- Ты ничего не понимаешь в огненном темпераменте, таком как мой! Иногда начинаешь сомневаться, что ты с Юга! Тебе нужен был северный варвар, очень холодный, как Жан.
Холодный! Ну какая сволочь, какая сволочь! А вообще, что значат эти инсинуации?
Моника вернулась под крики “ура”, неся огромную корзинку, полную припудренных сахаром ушек.
Дети встали первыми, подняв стаканы.:
“Provenзau, veici la coupo…”
Фанни широко открыла удивленные глаза, хватаясь за Жана, чтобы не упасть.
- Что они поют?