Муж и жена

Вся эта семья собралась вокруг моей мамы накануне дня, назначенного для операции. И хотя их становилось все меньше — мой отец ушел первым, уже после этого мама потеряла двух своих братьев, сердца которых сдали именно в тот момент, когда они были готовы насладиться жизнью, внуками, своим садом, — оставалось в этих лондонцах, которые уже давно перебрались в пригород, что-то неукротимое.

Дом наполняла ковбойская музыка и смех. Меня послали в местный магазинчик за молоком и сахаром. И никто не обращал внимания на лежащие на журнальном столике брошюры с жуткими рисунками, изображающими женщин, которым удалили грудь. Брошюры мирно соседствовали с программой телевидения и биографией Шерли Бэсси.

Будучи еще молодым и мечтая посвятить свою жизнь телевидению, я был убежден, что жизнь моей семьи очень незначительна и примитивна. Я полагал, что все помыслы родственников ограничивались их маленькими городками, что они никогда ни о чем не мечтали и не стремились к высшим идеалам. Я не принимал во внимание того, что имелось что-то еще за пределами пригородного городка, о чем я не имел ни малейшего представления и к чему был равнодушен. Но теперь я понял, что их жизнь гораздо лучше моей — полнее, счастливее, осмысленнее. Жизнь, в которой порядочность и преданность являлись само собой разумеющимися фактами. Жизнь, в которой естественной реакцией на рак было включить чайник и поставить пластинку с Долли Партон. Как же я им завидовал сейчас, когда семья вымирала, а моя мама боролась с раком за свою жизнь.

Тетушка Долл тихо разговаривала с мамой на кухне. Были вещи, о которых мама и не помышляла говорить со мной или со своими братьями. То, о чем я читал только в брошюрах о заболевании раком.

Полная мастектомия является оптимальным показанием в случаях, когда опухоль расположена в центре грудной железы или непосредственно позади соска, а также в случаях, когда грудная железа небольшого размера и частичная мастектомия может нарушить ее функцию. В грудной железе выделяются несколько раковых и предраковых зон. Женщины предпочитают полное удаление грудной железы.

Мне пришлось прочитать про все это. Наверное, я был даже рад, что мама не стала обсуждать со мной эти подробности.

В саду курил самокрутку дядюшка Джек, темноволосый, одетый с иголочки брат моего отца и муж тетушки Долл. Он курил на улице, возле дома, — нововведение, незначительная уступка новому времени, а может, и раку легких, от которого умер мой отец. Теперь сигареты, которые раньше курили в этом доме так же свободно, как пили чай с печеньем, теперь можно было курить только на улице, в саду. Я наблюдал, как дядюшка Джек затягивается дымом, и видел в его чертах призрак моего отца.

Огромный «мерс» дядюшки Джека был припаркован напротив дома. Шикарная машина на улице, заставленной старенькими микроавтобусами и «Фордами». Дядюшка Джек работал шофером, отвозил бизнесменов в аэропорт и встречал их там с плакатом в руках. Он никогда не курил в машине, чтобы в салоне всегда был чистый и свежий воздух. Именно дядюшка Джек ходил со мной в морг прощаться с телом отца. Неужели скоро мне придется увидеть и тело моей матери?

Когда все разошлись по домам и дядюшка Джек с тетушкой Долл ушли последними, мама приготовила чай для нас двоих. Больше никаких гостей перед операцией. Прошли годы, и многочисленные дядюшки и тетушки, которые обычно всю ночь напролет играли в покер, курили, пили пиво и шерри, смеялись, теперь предпочитали вернуться к себе домой дотемна.

— Как ты, мам?

— Хорошо, милый. Не волнуйся. А как ты?

— Я?

— Ты и Сид.

— В данный момент не очень хорошо. — Сегодня, как никогда, мне не хотелось ее расстраивать. Однако я почувствовал, что ее мужество вынуждает меня быть твердым и решительным. — Я встретил другую женщину, которая мне очень нравится. Кажется, и у Сид кто-то появился.

Я ожидал, что мама — вторая половина великого союза, который назывался моими родителями, и первая в моей жизни семейная пара, оказавшая влияние на все мои отношения с женщинами, — начнет читать мне лекцию о святости брака, о важности семейной жизни и об ужасах развода.

Но она ничего такого не сказала.

— Жизнь слишком коротка, — произнесла она. — И приходится наслаждаться там, где можешь.

Мама стояла у окна и смотрела на улицу, как будто ждала кого-то. Но никто не должен был прийти, все уже побывали у нее. И тут я понял.

Мой отец.

Она ждала моего отца.

Мама стояла у окна, в доме, в котором я вырос и где она состарилась. Когда я смотрел на нее, ожидающую своего мужа, который никогда больше не вернется домой, я любил ее больше, чем когда-либо, больше, чем можно было вынести.

Ожидание. Вечером, перед тем как лечь в больницу на операцию по поводу мастектомии. Мама, стоящая у окна старого дома, выглядывающая из-за тюлевой шторы на пустую улицу в ожидании моего отца.

Она ждала, что он вот-вот появится из-за поворота в служебной машине, обнимет ее своими сильными руками, покрытыми татуировкой, и в очередной раз скажет ей, что она красива — ее лицо, тело, вся она. — И что он ее любит, как любил всегда, и что все будет хорошо.