Муж и жена - одна сатана

— Оден. Вот честно скажи. Ты серьезно меня ревновал? Ревновал в Ксану?

— Ты говоришь так, будто это что-то абсурдное. А, между прочим, он достаточно хорош собой, чтобы вызывать определенные желания, — ответил я, уже предчувствуя, что сейчас разразиться буря. Или огненный шторм. Но пока, хвала всем огненным богам, а также некромантским, Игнис держала себя в руках.

— Оден. Еще одно слово, и я решу, что у тебя либо проблемы с ориентацией, либо с восприятием. Вызывает желание? Ксантос?

— Хочешь сказать, что нет?

— Боже! Да я бы скорее возжелала табуретку, чем Ксана! Да даже король у меня вызывает больше желания, чем Ксантос.

— Верю, верю, не продолжай. Черт. Король. Гадость. Зачем ты это сказала? — Я как представил сказанное, так чуть не похолодел: мерзость же!

— Да, гадость, — подтвердила Игнис, сморщив нос.

Я еле сдержался от смешка, так забавно она смотрелась. А потом решился на один немаловажный вопрос:

— А я?

— Что?

— Вызываю у тебя желание?

Наверное, слишком рано для таких вопросов: Игнис бросила на меня злой взгляд, покраснела, но не стала грубить. Я уже собирался перевести разговор на другую тему, как мне все же ответили:

— Больше, чем Ксантос, король и табуретка.

— Я не уверен, что это комплимент. — Бровь не задергалась — и на том спасибо, выдержка некроманта давала о себе знать в самые неожиданные моменты.

— Вместе взятые! — Тут же добавила моя благоверная.

Я не стал ее разочаровывать, сообщая, что и последнее слабо тянет на комплимент. Думаю, добиваться от нее честного ответа придется очень долго.

— В любом случае, Игнис. Я тебя попрошу. Это не приказ, не требование. Я все же твой муж, мы сейчас не в состоянии войны, поэтому никаких существ мужского пола в твоей спальне — ни одетых, ни раздетых, ни старых, ни молодых — я не хочу видеть. Иначе...

— Иначе что? — Игнис прищурилась, явно намереваясь вступить в перепалку.

— Отменю заказ сладостей из кондитерской. Все блюда попрошу сменить на свежие овощи. Мне нет особой разницы, чем питаться, — вот тут я слукавил, есть абы что я не люблю. — Поэтому придется страдать. Или же...

— Или что?

— Предлагаю альтернативу. Своего рода сделку.

— И какую же?

— Каждый раз, когда я найду в твоей спальне существо мужского пола, то с тебя поцелуй? — надо было бы побольше уверенности в голосе добавить, но давить на Игнис совсем не хотелось, вдруг она воспримет мою просьбу как нечто неуместное или неприятное.

— Что, прям любое? И даже Франциск считается?

— И даже Франциск, — безапелляционно отрезал.

— Хорошо, я согласна.

Я уже приготовил кучу аргументов, почти придумал гениальный план, как переубедить Игнис...

шь засунуть мне в рот что-нибудь, то я это откушу!

— Что-нибудь? — я насмешливо приподнял бровь, не отказывая себе в удовольствии подразнить Игнис. — Что-нибудь — это что?

— Что, что... Язык! Не смей, понял?!

— Хорошо, — тут же согласился я. — Без так без, но ты многое теряешь.

Сейчас Игнис выглядела гораздо младше своего возраста, как юная студентка, только перешагнувшая порог совершеннолетия. В этом был виноват то ли румянец, который проявился даже на шее, то ли смущенные взгляды, которые она кидала на меня. То ли легкое предвкушение вместе с неловкостью? Я не знал. И даже немного жалел, что не чтец душ и не могу увидеть все те эмоции, что бушевали внутри Игнис. А они бушевали, еще как!

И откуда, кстати, она знала о такой вещи, как поцелуй с языком? Я почему-то был абсолютно уверен, что она ни разу ни то, что не целовалось, но и просто не обнималась.

Я присел рядом, положил руки поверх ее пальцев, которые судорожно цеплялись за одеяло. Погладил. Подумал, что мне наверняка потом влетит, если Игнис вспомнит этот момент. Но оно того стоит. Стоит возможности касаться ее. Когда я ее обнял, она все также молчала, хотя, чему возмущаться? Объятия-то довольно скромные, аккуратные. Такие, чтобы не испугать. Такие, из которых легко вырваться при желании.

Но Игнис не вырывалась. Я только надеялся, потому что сама не хотела их прекратить. Хотела этих объятий. Меня обняли в ответ: неловко, скованно. Так, словно давно-давно никого не обнимали.

Может, так оно и было. Игнис, как и я, была одиночкой. Из семьи у нее никого в живых не было, вполне может статься, что последние объятия, которые у нее были — это объятия ее семьи. А ведь со мной похожая ситуация. Я не могу вспомнить, кто в последний раз прижимался ко мне и делился своим теплом. От всех этих мыслей захотелось обнять ее крепче, сжать сильнее, но я не стал. Хватит и того, что есть.

Но вот поцеловать ее не отказался: сначала в макушку. А нечего утыкаться мне в плечо и не поднимать лица! Во-о-от, теперь посмотрела на меня. Точнее, уставилась как на последнее чудо света. Чем я и воспользовался.