Муж мой - шеф мой? или История Мэри Блинчиковой, родившейся под знаком Тельца

— Мадам, мсье! Дамы и господа! Ледиз энд джентльменз! Мы присутствуем при историческом моменте! Впервые в новейшей истории нашего государства автомобиль выигрывают столь приятным и сладким образом! Михаил, прошу!

И конферансье, еще раз помахав ключом в воздухе, вручил его Раевскому.

…Вокруг нас кружились незнакомые лица и наперебой лезли с поздравлениями, объятьями, поцелуями… Какая-то высокая девушка в очках пыталась втолковать ошарашенному Раевскому, когда и где он может оформить машину. Чья-то сильная рука выдернула меня из этого круговорота искренних и деланных эмоций и увлекла за собой.

— Сейчас я отвезу вас домой… — Гайтанович, уже без цилиндра и с плеткой в кармане, не успел договорить.

Рядом тут же оказался Раевский, глаза у него горели:

— Юрий Юрьевич, я выиграл автомобиль!

— Да, я знаю, Миша, — адвокат бросил какой-то странный взгляд на Раевского. — Что ты собираешься с ним делать?

Миша отчего-то покраснел и смешался. Ему бы сейчас длинное одеяние с длинными рукавами, мелькнуло в голове. Вылитый Пьеро, грустный и растерянный, которого распекает за кулисами Карабас-Барабас!

— Как что? Ездить на нем, конечно! — воскликнула я. — Вот прямо сейчас и начнем!

И, не обращая внимания на что-то кричащего вслед Гайтановича, мы рванули обратно, в крики и гомон толпы, в сверкающий и мерцающий зал, где на постаменте парило новехонькое синее чудо.

— Что с тобой, дочура? — холодная мамина рука легла на мой лоб. — Да ты вся горишь! Ты, часом, не заболела?

— Давай-ка врача вызовем! — голоса родителей доносились до меня как сквозь вату.

Папа с мамой приехали рано утром. Вчера, в глуши своего деревенского захолустья, они посмотрели телевизионный отчет об открытии нашего заведения и поспешили в город. Чувствовала я себя отвратительно. Глотать было больно, лицо горело, слабость в теле была необычайная. Я с трудом напрягала память, пытаясь собрать воедино события вчерашней ночи.

…Мы с Раевским сидели в автомобиле и пили дорогущий коньяк — где-то он постарался раздобыть целую бутылку бодрящего чудесного эликсира. Как нам удалось забраться на возвышение, где стояла машина, не помню — наверное, кто-то принес лестницу… Мне уже давно было весело. Ну его, этого Степана! У меня теперь кавалер — просто замечательный, и даже «на колесах»! И ничуть не хуже всяких других.

— Слушай, а давай прямо сейчас отсюда уедем? Ну их всех, — предложила я.

— Куда? — глупо спросил Раевский.

Вцепившись обеими руками в руль, он тихонько покачивался из стороны в сторону, как зомби. Внизу стоял пьяный гомон, какой-то дядька подо мной размахивал руками и что-то кричал. Галстук съехал на сторону, глаза горят. Тоже кататься хочет!

— А куда глаза глядят!

— А на чем мы уедем?

— Ты ж за рулем!

— Но мне нужны… П-по-моему, нужны права!

— Какие права? Поехали!

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не вмешался Гайтанович. Нам очень повезло, что наш здравомыслящий старший товарищ не покинул праздник и остался за нами присматривать. Он был почти трезв и мог реально оценивать обстановку в отличие от меня и моего спутника. В самый ответственный момент, когда Раевский уже нащупывал педаль газа, ангел-спаситель непонятно как оказался на нашем Олимпе. Гайтанович проорал что-то нецензурное, а затем решительно стал вытаскивать нас из машины… Что было потом, я не помню.

АРИШКА И ГОЛЛИВУД

В результате меня настигла фолликулярная ангина. Две недели я валялась в кровати. Сначала температура была под сорок. Есть ничего не могла: больно было глотать, да и не хотелось. Родители остались в городе и ухаживали за своей бедовой дочкой — Паганель на время был сослан к соседям в Грибном. Папа выполнял роль сиделки: каждые два часа приносил очередную порцию полоскания и таблеток. Подобно всем больным, я капризничала, кочевряжилась и морщила нос:

— Опять эта гадость! Не хочу, не буду. Я и так поправлюсь, без всяких мерзких лекарств.

Но, разумеется, покривлявшись, покорно проглатывала горькие пилюли и, наполнив рот раствором фурацилина, гортанно пела «а-а-а». Дней через пять кризис миновал. Температура спала до 37, я начала вставать с кровати. Родителей я отправила обратно в деревню.

— Машенька, давай мы лучше останемся, — уговаривала меня мама.

— Не надо, мамуля. Мне уже гораздо лучше, справлюсь сама, да и песик скучает.

Раевский опять куда-то запропастился — наверно, занимался оформлением машины. Оставшись одна, я бесцельно шлялась по квартире. Перечитала Ильфа и Петрова. Тупо пялилась в телевизор — в общем, чувствовала себя покинутой и одинокой. «И скучно, и грустно, и некому руку подать…» Знаю, кто мне нужен: Романова! Я тут же набрала ее номер.

— Ну ты, Мэри, даешь! Нашла когда простужаться! Все люди по магазинам за подарками отправились, 8 Марта на носу, а ты в койке! — звенел колокольчиком на том конце провода тонкий Аришкин голосок. — Мне прям тебя жалко! Давай я к тебе заеду, только не сегодня, сегодня у меня работа, а вот завтра я буду свободна, как ветер в поле. Так что жди.