В кулуарах, конечно, гуляли сплетни и домыслы, касающиеся Степана, но я не интересовалась этим — зачем?..
…В сейфе, ключ от которого я нашла в нижнем ящике моего стола, лежал сверток. В свертке заключалось будущее старика Кошкина и гражданки Ничипоренко, раньше проживавшей на Московском проспекте и которую мне еще предстояло найти. А ведь еще предстоит разбираться с Инессой — Степан признался, что Тополева А. Я. — мать Инессы и квартиры оформлялись на нее. Если понадобится, обращусь к Боссу, он своими длинными руками кого хочешь достанет и усмирит. Я представила себе Беседовского и улыбнулась.
Мой ультиматум исполнительному директору холдинга «Айс-Парадайс», повторно изложенный Большому Боссу в московско-японском «Атриуме» (так я и не научилась орудовать палочками!) сводился к тому, что Степан в три дня возвращает сумму, равную стоимости двух украденных квартир, и покидает страну на неопределенное время.
Вспоминать о нашем последнем разговоре было мучительно больно: было такое чувство, что я как будто перерезала ниточку, связывавшую меня с моей первой любовью…
…Передо мной сидел предельно уставший немолодой мужчина с посеревшим лицом. Несмотря на то что он оказался нечистоплотным стяжателем, мне было бесконечно его жаль, и я давно не любила его. Канарская сказка осталась очень далеко, за пределами сознания, мы оба изменились и были другими.
Скоро чья-то другая нога ступит на пушистый мохнатый ворс ковра, и чья-то рука по-своему передвинет все на дубовом столе и станет стряхивать пепел на пастуха и пастушку, и новый директор займет глубокое кожаное кресло.
Степан уже не кричал, не бесновался и не грозил — он успокоился и смирился. Тень Беседовского, будто дух отца Гамлета, еще витала в стенах кабинета, и Полозов прекрасно отдавал себе отчет — с Большим Боссом ему не потягаться. Неизвестно, как бы сложилось, если бы шеф так вовремя не оказался на моей стороне, но, как любил говорить папка: «Если бы у бабушки были усы, она была бы дедушкой…» Я стояла, скрестив на груди руки, и выслушивала Полозова, который словно беседовал сам с собой.
— …Знал, что не стоит ввязываться, это с самого начала дурно пахло, а вот ведь — попутал черт, — раскачиваясь в кресле, глухим голосом говорил Степан.
— Человеку свойственно ошибаться, — глубокомысленно заметила я.
— Да что ты смыслишь в ошибках, дурочка? И эта идиотка, приспичило ей вселиться в ту квартиру на Петроградской… А ты, дорогая, в рубашке родилась, так и знай, — он взглянул на меня с ненавистью, смешанной с чем-то трудноопределимым. — Я бы тебя в порошок стер, да не могу…
— Руки коротки, да?
Степан взглянул на меня, и в его глазах я прочла такую боль и тоску, что мне стало совестно. Он развелся и все еще любит меня, хоть и называет «дурочкой» — а что же ему еще остается? Какая же сложная штука — жизнь!
…Первыми пришли Аришка с Гиром — «без минуты муж» оказался на самом деле похож на голливудскую звезду, особенно в профиль, и я каждый раз, обращаясь к нему, сдерживалась, чтобы называть его правильно — Алексеем. Оба только что прилетели из Египта, были полны впечатлений и выглядели потрясающе. Аришка болтала без умолку и время от времени пыталась увлечь меня на кухню — ей не терпелось выслушать от начала и до конца мою московскую историю, но я не давалась.
Я перелистнула эту страницу, переросла вчерашний день. Степан остался в прошлой жизни.
Мистер Гир держался скромно и подчеркнуто вежливо, то и дело поправляя очки в стильной (но не в золотой!) оправе. Мне он понравился, ощущались в нем какая-то надежность и стабильность.
Маринка с женихом появились следом, и все ахнули: итальянец оказался привлекательным мужчиной среднего возраста с коротким седым ежиком на голове. По-русски он понимал мало и, вручив мне роскошный букет с довеском в виде галантной улыбки, уже не отрывал взгляда от Маринки. Она и впрямь расцвела, похорошела и прямо-таки лучилась счастьем. Аришка во все чрезвычайно удивленные глаза разглядывала жениха и, видимо, недоумевала, как могла Маринка, «мисс неуклюжесть из казино», заарканить такого молодца.
— Учу итальянский, скоро к нему поедем, с родителями знакомиться, — шепнула мне Маринка на ухо и, еще больше смущаясь, спросила: — А Саша придет?
— Мариш, я не знаю… — ну зачем она спрашивает, я и так вся на нервах!
После лесных откровений мы с Сашкой не общались. Прошло бесчисленное количество дней и ночей, а он не звонил. Думает…
Моя звезда вволю потешилась надо мной, то помогая мне и поднимая до небесных высот, то испытывая и бросая вниз, на землю. Моя звезда привела меня в весенний сосновый лес, и я знала: та истина, что открылась моему сердцу, чиста и прекрасна, а главное — она была
Маринка быстро сказала: