Муж на час

В конце концов, Княгине это надоело, и она потащила Ферапонта в Бальную залу — парадную комнату их особняка, с высоким, расписанным фресками потолком, стрельчатыми окнами в буфах легких занавесей и бронзовыми люстрами с хрусталём подвесок. Режиссёр с оператором уже выстроили кадр — так поставили стул для отца Ферапонта, что окна, занавеси и люстры позади него образовали летящий глубокий фон. Людмила посмотрела на получившуюся картину и подумала, что с этой точки Бальная зала похожа на католический храм. А отец Ферапонт в своей черной с глухим воротом рясе — на католического священника, который забыл прицепить белый воротничок. Княгиня уселась напротив монаха, возле камеры, так, чтобы самой не быть в кадре. И, покачивая ногой в полуснятой дорогой туфле, начала задавать вопросы в своей обычной сумбурной манере.

— Отец Ферапонт, скажите, можно ли сказать, что русская православная церковь за рубежом сохранила души своей паствы в неприкосновенной первозданности заветов наших предков?

Ферапонт, мигом растерявшись от внимательного чёрного глаза камеры, напористого взгляда Княгини и от попыток понять вопрос, начал отвечать, вспотел и попросил воды.

— Людмила, принесите воды, пожалуйста, — распорядилась Княгиня, а монах схватил листы, как студент шпаргалку, и начал там что-то вычитывать. — Отец Ферапонт, расслабьтесь, пожалуйста. Говорите всё, что придёт в голову. Потом мы всё, что отсняли, расшифруем, нужное возьмём, ненужное оставим. Вы будете выглядеть в самом лучшем свете, я вам гарантирую!

— Но я могу быть уверенным, что я увижу своё выступление прежде, чем оно станет достоянием гласности? — затравленно взглянул на Княгиню монах, видимо, уже жалевший, что согласился на интервью. — А то, знаете ли, владыка…

— Конечно же, о чём вы говорите! Мы же с вами уже это обсудили, и с владыкой всё будет согласованно! — прижала руки к груди Княгиня, а Людмила поспешила за водой, понимая, что ей предстоит расшифровывать интервью часа на три, не меньше. И хорошо, если получится выудить оттуда минут пять связной информации.

Монаха писали не три часа, а два с половиной, дважды делая перерывы. От них отец Ферапонт выбрался еле живой, даже не оставшись на чай. Видимо, рад был поскорее убраться.

— Очень несобранный человек, — прокомментировала Княгиня, передавая Людмиле кассету с записью. — Всё время ждал наводящих вопросов, как будто ему самому сказать нечего. Посмотрите, пожалуйста, что из всего этого можно выудить.

— Я завтра с утра посмотрю, — пообещала Людмила, — а то уже пять вечера, не буду начинать.

— Ну, хорошо, пусть будет завтра, — разрешила Княгиня. — Только не затягивайте, а то я уже с телевидением договариваюсь, что мы для них фильм сделаем минут на двадцать о православии в русском зарубежье. Потом, кстати, поройтесь в наших архивах, поищите что-нибудь на эту тему.

— Ладно, — вздохнула Людмила. Рыться в архивах означало пересмотреть все их старые записи — серые «бетакамовские» кассеты полностью забили полки одного из шкафов. Сначала ей предстояло пересмотреть бумажечки с описаниями, приклеенные к каждому футляру. Потом, если на бумажечках мелькнёт что-нибудь подходящее к теме — порыться в компьютерных файлах с расшифровками содержимого кассеты. И уж если в расшифровках окажется что-либо пригодное — смотреть на кассете, прохронометрировав нужные куски. Только где же кассеты-то смотреть, если у них магнитофон барахлит?

Вопрос задать было некому, Княгиня уже унеслась по своим делам. И Людмила почувствовала, как ожидание звонка от Игоря, служившее фоном сегодняшнего дня, вдруг вышло на первый план. И оказалось, что ей больше невмоготу жать, позвонит он или нет, и думать, отчего не звонит. Неопределённость тяготила, и она собралась с духом и набрала номер на мобильнике, заранее приготовив эдакую бесшабашную интонацию: «Привет, как дела, всё ли у тебя в порядке?»

— В настоящее время абонент не доступен. Вы можете оставить свое сообщение после гудка, — вежливо предложил голос в трубке. И она выдохнула, смирившись с неизвестностью, и пошла домой.

Аркадий был дома, сидел за компьютером. Услышав, что жена открывает дверь, вышел её встречать.

— Привет. Устала?

— Привет. Вымоталась слегка. Ты ужинал?

— Нет, тебя жду. Покормишь?

— Покормлю, наверное. Посмотрю, что есть в холодильнике.

Людмила прошла на кухню, заглянула в морозилку, пытаясь вспомнить, осталось ли рыбное филе, или они его уже съели. Филе осталось, и она запихнула его размораживаться в микроволновку, сообразив, что приготовить. Сделает быстрый пирог с рыбой, и суп сварит картофельный, Аркадий любит такой. Как раз за час и управится.

Она делала привычные дела — чистила лук и картошку, разводила кефиром муку — и чувствовала себя заводным механизмом, автоматом, который движется по давно заданной и кем-то написанной программе. Механизм под названием «верная супруга». Автомат по имени «здравомыслящая женщина». Ну, случился у автомата сбой в программе, потребовал он развода, жизнь свою, видите ли, решил изменить. Сбой — перезагрузка — отладка программы. Вот она, твоя жизнь.