Муж на час

Со смесителем он справился за час с небольшим, получил свои деньги, отказался от чая и оставил Людмиле визитку с телефоном. Он всегда так делал, чтобы клиент, в случае чего, мог его порекомендовать друзьям-знакомым. Впрочем, в этом случае ему ещё и хотелось, чтобы она ему позвонила. И не только из-за работы. У Игоря тогда мелькнула шальная мысль, что вот с этой женщиной можно было бы развить отношения дальше рамок «хозяйственного обслуживания». Наверное, душа требовала хотя бы такой компенсации пренебрежения, которым встретил Игоря её супруг. Супруг этот, кстати, так и не вышел из комнаты, полностью свалив на жену все «разборки» с мастером. А визитка эта сегодня вдруг всплыла вот таким вот странным образом… И он, пусть не сразу, но вспомнил миловидную заказчицу Людмилу Богатову.

И раз так уж случилось, что был он неподалёку, на Остоженке — оценивал одному деятелю, затеявшему евроремонт в бывшей коммуналке, во сколько обойдётся замена электропроводки — то отчего же не помочь, не подбросить женщину до дому, раз уж ей так не повезло. И вот — помог, ввязался в историю… Хотя, вполне вероятно, бабка эта, в метро, страдала каким-нибудь маразмом.

Игорь ещё раз вспомнил, как это было: Людмила смотрит на мелькающие вагоны и вдруг сначала деревенеет, а потом начинает плашмя валиться на пол, и он еле успевает её подхватить. Потом, понимая, что оставить её нельзя, а врача отсюда не дозовёшься, усаживает женщину на ступени близкой лестницы и обнимает за плечи, чтобы не падала. И тут к нему подходит плохо одетая бабка-побирушка.

— Сынок, дай бабушке на хлебушек!

— На, мать, возьми, — нашаривает он в кармане пятьдесят рублей.

— Спасибо, сынок, — старуха проворно прячет купюру где-то под вытянутой кофтой. — А я видела, что с твоей женой приключилось.

— Да, я знаю, она с платформы упала, — кивнул Игорь.

— Нет, её парень один толкнул. Щуплый такой, маленький, в майке растянутой. Толкнул, сумку выхватил и ушёл.

— Убежал, наверное? — уточнил Игорь, не очень-то веря, что старуха что-то там могла увидеть в этой толчее.

— Нет, ушёл. Спокойно, как будто он тут не при чём. Сумку тут вот обшарил, всё в пакет преложил, у него был с собой, зелёный такой, а сумку у стенки бросил. Это я её подобрала и отдала дежурной.

— Спасибо, мать. А как парень, говоришь, выглядел?

— Худой, маленький, на голове шапка эта, как они все носят, с козырьком…

— Бейсболка.

— Ага, она. Трусы такие длинные, до колен, майка чёрная, вся растянутая. А пакет — зелёный такой и буквы на нём: ФИН.

— А милиции рассказала?

— А что мне та милиция, зарплату платит? — поджала губы бабка, Игорь понял намёк и полез в карман.

— На, мать, тебе ещё полтинничек. Пацана, в случае чего, узнать сможешь?

— Пацана? Не-ет, он козырёк прямо на лицо надвинул. Вот шапку эту его узнаю. И пакет тоже.

Тут Людмила завозилась, приходя в себя, и Игорю стало не до бабки. А потом началась суматоха с тем, что Людмиле негде ночевать и её нужно куда-нибудь устраивать. И вот теперь, возвращаясь к себе на Живописную улицу, он опять вспомнил бабку. Интересно, померещилось старухе, или Людмилу действительно столкнули неслучайно? Какой-нибудь сволочной наркоман, таким вот образом добывающий себе деньги на «дозу»? Да, не повезло тебе, Людмила Богатова, не твой сегодня день.

* * *

Людмила лежала в чужой постели и не могла уснуть. Мешали сверчки за окном. Кровать, где она спала, стояла в крошечной комнатке под крышей, хозяйка назвала её «мансандрой». Так и сказала: «Людочка, я тебе в мансандре постелю», а ей и неудобно было поправить. Маленькое окошко под косым потолком по случаю жары было выставлено, и вместе с живительной ночной прохладой — да, это вам не Москва, где днём раскалённый асфальт не успевает остыть за ночь — в комнату проникали ночные звуки. Короткий кошачий мяв, перестук далёкой электрички. И многоголосое оголтелое цвиркание.

Сверчки звучали точно так, как цикады в Ставрополе. У них там был свой дом, и Люда летом, в жару, спала в саду на поставленной в винограднике железной кровати. И вот так же стрекотали сверчки, и воздух пах «ночной красавицей» — так бабушка называла мелкие белые цветы, которые будто светились в ночи и издавали одуряющий аромат.