Муж на сдачу

На поляну они вывалились компактной кучкой, с боевыми заклинаниями наготове, но воевать оказалось не с кем — под странным двойным деревом лежал молодой мужчина, вокруг которого ползала, подвывая, пожилая женщина. А у ствола, прямо на земле, полусидел, полулежал истекающий кровью, бледный, как самая дорогая бумага, граф Михаэль Гроув.

Глава 13

Видимо, старая зельеварка под видом питья подсунула ей сонный отвар, а она в своём состоянии не разобрала и выпила его до капли. Она бы вчера и расплавленное олово, наверное, выпила и не заметила.

Сон был глубоким, без сновидений, просто провалилась и всё.

Проснувшись, Мариэта, несколько мгновений пыталась понять, где она и что с ней, оглядывая незнакомый потолок.

— Ясного дня, девица!

Резко повернув голову на звук, Мари сморщилась от боли, прострелившей висок.

— Какая же я девица, если уже женщина и мне за двадцать? — прохрипела она, вспоминая, как добралась до домика зельеварки.

— Милая, вот, доживешь до моих годов, тебе и пятидесятилетние будут молодками казаться, — тихо рассмеялась женщина. — Головой-то не верти резко, перенервничала ты, да дар свой сильно поистратила. Сейчас отвар дам, выпьешь — тогда и вставать можно.

Старуха скрылась из виду, пошумела чем-то, потом вернулась и поднесла к губам Мариэты чашку.

— Пей, он вкусный. Спасибо, что дерево вылечила, у меня на него уж сил не хватало, единственно, что могла — поддерживать.

Мари послушно отхлебнула — и правда, вкусно! — и не остановилась, пока чашка не опустела.

— Вот и хорошо, вот и ладно! Давай знакомиться, что ли? Я — Альмира. Служила в замке зельеваркой без малого шестьдесят пять лет.

— Я — Мариэта Дигонь. Вдова. Из Тропиндара, — запястье с татуировкой кольнуло, и Мариэта, машинально, потерла зудящее место.

— Какая же ты вдова? А это что? — Альмира потянула вверх левую руку Мариэты, обнажая брачную вязь. — Грех вдовой называться при живом-то муже! И не Дигонь ты теперь.

— Вы ошибаетесь, потому что ничего обо мне не знаете! Нам пришлось надеть брачные браслеты, чтобы не вызывать подозрений, мы даже в Храм не заходили, — деревянным голосом объяснила женщина. — На самом деле, у Миха… Михэ есть жена, к тому же, беременная.

— Есть жена, как не быть, — согласилась зельеварка. — Передо мной лежит. И это не я ошибаюсь, а ты. Девонька, неужели ты думаешь, что брачный браслет можно надеть, когда пожелаешь и снять, когда надоест? Храм и жрец для настоящей пары не нужны.

— Какая теперь разница, — Мариэта попыталась сесть — боль отступила, но слабость мешала быстро двигаться. Ощущение, будто ходишь и говоришь под водой.

Вода… А у Михаэля стихия — Вода. Михаэль…

Воспоминание о жестоких словах снова накрыли с головой. Не хотела плакать, она же сильная! — но, то ли беременность сказывается, то ли граф смог ранить её сильнее, чем она себе признавалась — из глаз хлынул поток.

Единый, зачем он так?

Всхлипывая, женщина сползла с кровати и замерла — почему она во всём винит графа? Он никогда не обещал ей ничего большего, чем необременительная связь, всегда подчеркивал, что несвободен, что у них только договор. Не раз в разговоре мелькало, что они расстанутся, как только он разберется с похитителем. При этом, граф был благодарен за помощь и спасение своей жизни, поддерживая и помогая в свою очередь — по мере умений, конечно. Но надо смотреть правде в глаза, она с самого первого дня знала — у них нет будущего.

На кого же обижаться? Разве граф виноват, что она позволила себе влюбиться? Позволила на несколько дней поверить, что он — её мужчина?

Надо быть честной с собой — если бы она была против, Михаэль не стал бы её принуждать. Она сама хотела близости, сама тянулась к нему, сама его поощряла, значит, и винить должна только себя.

Да, но он так говорил… Хлестал словами. За что?

Снова потекли слёзы, окончательно вымочив рукав и часть ворота.

Как хорошо, что у неё хватило ума не делиться с графом новостью о ребенке, а ведь, такая мысль мелькала! Пожалуй, холодно указав женщине, где её место, Михаэль спас Мари от рискованного шага. Вдруг бы он решил отобрать у неё малыша?

Мариэта положила руку на живот и замерла — конечно, еще слишком рано, чтобы почувствовать движение, но дитя уже есть, живет, растет, и она больше не одна! Граф, сам того не ведая, подарил ей гораздо больше, чем она могла рассчитывать. Только за одно это можно простить ему обидные слова.

Женщина попыталась привести платье в более-менее приличный вид, но перекрутившаяся за ночь юбка сопротивлялась.

— Знаю, надо было раздеть, — виновато отреагировала Альмира, — но я не смогла бы тебя ворочать, тут нужен кто-то помоложе. Сейчас будем завтракать.

— Да я не хочу, — попыталась отказаться зельеварка. — Вот, отвару горячего попила бы.

— А ты через «не хочу», привыкай думать теперь первую очередь о ребёнке, а не о своих желаниях, — приговаривая, старушка бодро накрывала на стол. — Ополоснуться можно там.