Внутри меня с противным звоном оборвались все струны души. Я как будто попала в параллельную вселенную, в которую меня вырвали из счастливого пузыря, предварительно его перед этим лопнув. Он любит ее, а я снова та самая, другая.
Глава 25
Колин отложил телефон на тумбочку, уперся локтями в колени и сцепил пальцы на затылке, низко наклонившись вперед. Он просидел так несколько минут. Мне хотелось кричать и плакать, ударить его, только бы он наконец открыл рот и произнес хотя бы звук, чтобы объяснить то, что только что произошло.
Я тоже села на другой край кровати, натянула одеяло на грудь, обняла себя за плечи и слегка раскачивалась. Внезапно почувствовала себя такой грязной, что захотелось пойти в душ и провести там под горячей водой все три часа до отлета. Тереть кожу жесткой мочалкой в надежде, что через поры мыло проникнет в самую душу и очистит ее от того слоя грязи, который, наверное, нет шансов смыть.
- Карен беременна, - тихо сказал Колин и я едва сдержалась, чтобы не завыть. Могла ли наша ситуация стать еще более запутанной и сложной? Могло ли мне стать еще больнее? Оказывается, могло. И стало, как только он произнес следующие слова: - Я не знал. Она сама узнала, только когда попала в больницу с кровотечением и ей сообщил врач о ее положении. Лана… мы не должны повторять того, что произошло этой ночью. Все это неправильно. Я должен быть рядом со своей девушкой в больнице, утешать ее и вместе ждать ребенка.
- Замолчи, - попросила я. - Просто не говори больше ни слова.
- Я сожалею, - не послушал он меня.
- Я уже поняла, - выплюнула резко, желая закрыть уши или заткнуть ему рот, чтобы мы собирались в аэропорт в скорбной тишине, пытаясь пережить все то, что случилось этой ночью.
- Я не о нас сожалею.
- Господи, пожалуйста, Колин, молчи. Не надо ничего говорить.
- Я собирался по прилету поговорить с Карен и расстаться с ней. - он помолчал. - Чтобы быть с тобой.
- Не надо, пожалуйста, прошу тебя, - вырвалось из меня с рыданиями.
Колин подошел и присел на корточки напротив меня. Он молча вытирал мне слезы, шептал какие-то слова утешения, но они уже не помогали. Мне было невероятно больно. В груди пекло так сильно, что, казалось, у меня вот-вот случится сердечный приступ. Я крепко прижимала к себе одеяло и боролась с истерикой так сильно, как могла.
Когда счастье подходит близко, первое, что хочется сделать, - это пощупать его. Сначала коснуться только кончиками пальцев, ощутить исходящее от него тепло. Просто коснуться, медленно провести по нему, чувствуя, как мир становится лучше, вдохнуть его запах и зажмуриться от переполняющих ощущений. Но счастье коварно. Как только ты начинаешь его ощущать, становишься жадным. Дальше тебе хочется вести по нему раскрытой ладонью, потом - сжимать и мять его в руках, набирая в горсть побольше. И потом тебя уже не остановить: обнять его, завернуться в его объятия, вдыхать, пробовать, смаковать и нежиться, купаться в нем, как в бассейне с теплой карамелью. Перебирать руками и ногами, перемещаясь от одного края к другому. И вот в момент, когда ты находишься на середине этого бассейна, кто-то аккуратными наманикюренными пальчиками подхватывает тебя и резко вырывает из счастья, отшвыривая в сторону, как ненужную преграду к своему собственному. Это больно. Это, мать вашу, чертовски больно!
Я молчала. Пока была в душе, молчала. В номере отеля, пока мы собирались, молчала. Колин брал меня за руки, останавливая хаотичные движения и что-то говорил. Он тысячу раз просил прощения, говорил, что не знал, иначе не стал бы спать со мной, потому что это нечестно по отношению к каждой из нас: ко мне и к Карен. Молчала, когда мы ехали в аэропорт, там тоже не произнесла ни звука, только качала головой на предложения Колина: воды? Кофе? Алкоголь? Мне нужно что-нибудь? Хочу ли я пересесть на более удобное место? В самолете я тоже молчала и смотрела в иллюминатор.
Я все это время пыталась понять, как относиться к сложившимся обстоятельствам. Как перебороть себя и заставить поверить в то, что мы не совершили ужасного поступка, тогда как это было именно так? Это было настолько отвратительно, что все вокруг казалось темно-серым, местами даже черным. Когда вот так дают то, о чем ты грезила несколько недель, а потом по щелчку пальцев отбирают.
Когда машина остановилась у больницы, Колин попросил водителя выйти. Как только за ним закрылась дверь, он взял в свои ладони мои ледяные руки, заставив посмотреть на него.
- Лана, скажи хоть слово. - Я молча смотрела в ответ. Как будто онемела от своего горя. А этот эпизод моей жизни и ощущался как горе, словно у меня опять кто-то умер. Хотелось выть от тоски и рвать на себе волосы. - Детка…
- Не называй меня так! - выкрикнула.