Хочу открыть рот, возмутившись, но не успеваю, Максим начинает целовать, прижимая меня к своему разгорячённому твёрдом торсу.
Бесплатный сыр только в мышеловке, и чудес не бывает, но, когда Макс целует меня в губы, мои мыслительные процессы, как всегда, замедляются.
И трезвость ума, которой я так гордилась раньше, куда-то улетучивается.
Глава 22
Громко хлопнув дверью, Максим возвращается из полиции.
— Хорошо, что ты туда не пошла! — Рассерженный Дубовский усаживается на водительское сиденье и заводит мотор, ожесточённо растирая кожу руля. — Ар-р! Какие же всё-таки уроды, а? «Ничего не можем поделать, ничего не знаем!» Чуть не подрался!
Рычит, потом поворачивается ко мне и улыбается. А у меня, как всегда рядом с ним, привычно колотится сердце.
Почему я не пошла с ним?! Он по-мужски строго запретил мне соваться в полицию, взяв удар на себя, и, видимо, не зря, потому что выглядит он очень встревоженным. Но я и не настаивала, не люблю все эти разборки, крики, наезды. Сказал, что сам разберётся, я не стала спорить.
И я, конечно, переживаю и носом шмыгаю от накала эмоций, но не могу при этом отвернуться. Одеваясь, Максим выбрал белоснежную рубашку и чёрные брюки, и, когда я увидела его, вышедшего из комнаты, высокого, широкоплечего, с этой его золотистой кожей, чёрными как смоль волосами и сильными руками, застегивающими дорогие часы на запястье, мне пришлось на секунду зажмуриться.
Никогда не видела никого, кому бы так сильно шла белая рубашка. А эти брюки, обтягивающие его орехообразную пятую точку?
Какая же я стала озабоченная, всего за сутки! Ну нельзя же так рассматривать мужчину! Как будто он римский Колизей, ну или
Статуя Иисуса Христа в Рио-де-Жанейро, в общем, восьмое чудо света. А я туристка, впервые выехавшая за границы своего хутора.
И вот теперь это чудо кладёт мне на колени бумагу, свидетельствующую, что дело завели и будут разбираться по вопросу поджога на моей пасеке.
— И почему я не удивлена, что ты этого добился? — Читаю, подперев щёку ладонью.
Чувствую: хоть и злой, но смотрит на меня и опять улыбается. К слову, машина, в которой мы сидим, это не та машина, которую украл Афанасий. Это симпатичный чёрный кроссовер «Мазда», возникший у моей калитки, как и чемодан, — из воздуха.
— Ксюшенька, я там пережил стресс. Они просто бараны какие-то. Я им одно, они мне другое.
— Не сомневаюсь, — шевелю губами, читая вслух, — и я не не пошла туда с тобой, а ты запер меня внутри своей машины. Это немного разные вещи.
Тяжело вздохнув, он закрывает глаза и, запустив пальцы в волосы, откидывает их назад.
— Нечего женщине делать среди этих хамоватых мужиков. К тому же там воняет потом и одноразовыми макаронами, я чуть не задохнулся.
— А бывают многоразовые?
— Угу, — он заглядывает мне в глаза, — из твердых сортов.
Я тоже улыбаюсь. Капельку млею. С ним интересно говорить на абсолютно любые темы. И всегда неловко, как в молодости.
— Значит, мне не надо ещё раз звонить моему другу Бельскому? Он опер из Москвы и однажды спас мне жизнь. Очень хороший человек. Он б помог мне, я уверена.
Макс становится серьёзным. Садится ровнее, планируя покинуть стоянку.
— Для него ты тоже надевала этот сарафан? — Косится Максим на мой цветастый подол. Я не успела переодеться, да и, честно говоря, не стала заморачиваться. Сегодня сарафан по первому свистку меняй, завтра тапочки в зубах приноси. Ну нет, не с того надо начинать фиктивный брак. Однако я тщательнее обычного почистила зубы и теперь спокойнее отношусь к внеплановым поцелуям Дубовского.
— Нет, у нас с Антоном не было никаких отношений.
— Я слышал, как даже через трубку звенел его голос. Ты ему нравишься как женщина.
— Ну, тебя послушать, Дубовский, так я всем нравлюсь как женщина, особенно в сарафане.
— Конечно. Я же не дурак и выбрал фиктивную жену, которая нравится всем. Вкус-то у меня есть.
— Я сама тебе написала.
— Да, но когда я приехал и увидел тебя в колготках... — шепчет Максим.
От его комплиментов кружится голова. Усмехнувшись, заглядываю в зеркальце. Пока Максим ходил, я снова взгрустнула. Десять минут назад мне позвонил Егор, интересуясь, может ли он искать новую работу. Я неосознанно, на автомате, стала прокручивать в голове дела, которые нужно было сделать сегодня на пасеке, а потом поняла, что пасеки у меня больше нет. И снова стала плакать. И сейчас, замерев и разглядывая меня, Максим замечает покрасневшие глаза.
— Иди ко мне. — Расстёгивает ремень безопасности Дубовский и, вместо того чтобы отъехать, прижимает мою голову к своей твердой груди.
— Я просто как будто потеряла ещё одного ребёнка. Я стараюсь не думать, но в памяти сами собой всплывают какие-то дела, которые надо было там сделать. Я себя одёргиваю, но… — совсем размазываюсь, произнося всё это дрожащим хныкающим голосом.
— Понимаю, Ксюшенька. — Гладит по голове, целует в макушку. — Я тут изучил пчеловодный рынок. Можно купить новые семьи. Правда, им придётся привыкнуть к новому месту. Земля ведь твоя?
Киваю.