Муж объелся груш

А после нее, когда у Федора было немного времени, не столь много, чтобы поехать к нему и заняться тем, чем мы оба хотели бы заняться, но все же лишняя пара часов, он учил меня водить. Федор не оставлял попыток научить меня хоть как-то ездить, говорил, что он, как руководитель, не может допустить, чтобы один из самых его любимых сотрудников (в этом месте он всегда нежно хлопал меня по его любимому месту) позорил его, не умея водить машину. Конечно, это тоже был только повод, конечно, больше, чем рулить, мы целовались и болтали. И все же моя жизнь как будто распалась на две части, одна из которых была прекрасна, а другая отвратительно протухла. С Федором я чувствовала себя настоящей, живой, а дома, под тяжелым взглядом отца или выжидающим – сестры (ну что, еще он с тобой балуется? Бросит, не надейся), я становилась той испуганной и забитой маленькой девочкой, которой всегда была. И эта двойственность изматывала меня невероятно, в результате подталкивая меня все ближе и ближе к тому решению, которое было совершенно неизбежно, хотя и пугало меня невероятно. Но последней точкой во всей этой истории оказался тот день, когда я, счастливая и растерявшая от счастья все мысли, с Сонькиным снеговиком в руке явилась домой. Дочь перемазалась шоколадом, промочила ноги в луже, мы с ней смеялись и шутили, я целовала ее в носик, бегом раздевала в дверях, чтобы она не разболелась из-за мокрых ног. И вдруг из коридора, ведущего в мою комнату, вышла… свекровь. Моя человечнейшая Ядвига Яковлевна, со своей деланой улыбкой, блуждающей на растерянном лице!

– Вы! – ахнула я, моментально растеряв счастье, которое мы с Сонькой принесли с улицы.

– Здравствуй, Маруся. Ой, Сонечка, как ты выросла. Лапочка моя, что ж ты вымазалась в шоколаде? Маруся, разве можно есть шоколад на улице? Соня же глотала холодный воздух!

– Маша, мы тебя уже час как ждем. Почему ты так поздно? – спросила мама, изо всех сил стараясь быть любезной.

– Маруся, ты знаешь, я такой хорошенький Соне костюмчик купила, но не уверена, что он ей подойдет, – защебетала Ядвига. – Если что, я его могу поменять. Он стоил кучу денег.

– Что вы тут делаете? – спросила я удивленно, так как действительно не могла вообразить ни одной причины, по которой она могла тут находиться.

– Марусечка, ты что же такое спрашиваешь? – вмешалась мама. – Это же Сонина бабушка.

– Да? Ты уверена? Мы же ведь этот вопрос так и не выяснили до конца, – говорила я, улыбаясь, пока мама чуть ли не силком тащила меня из прихожей к себе в их с папой комнату.

– Прекрати! – шипела она.

– Но как же. Мы ведь не сделали генетическую экспертизу, – ерничала я. – А ведь у Соньки глазки-то голубые, а не карие, как должны быть. Ты ведь теперь и сама знаешь, что я за женщина. Я же позор нашего дома, от меня можно же всего ожидать!

– Вот паразитка, – взвилась мама. – Мы же ради тебя стараемся.

– В каком смысле? – удивилась я.

– Ядвига Яковлевна же приехала, чтобы помирить тебя с Денисом. Он хочет видеть дочь. Ты хоть сама понимаешь, что он – ее отец! Может, у вас все наладится, – скороговоркой уговаривала меня мама, пока Нинка поила чаем на кухне мою человечнейшую свекровь.

Я сидела и смотрела на это как на какой-то цирк уродов. Нет, не поймите меня превратно, я прекрасно понимала, что мамочка моя, как и папочка, ничего, кроме добра, и все такое… Только в их представлении добро, в котором я должна жить, нет, прозябать, не имело ничего общего с моими личными планами.

– Помирить? Зачем? – вытаращилась я.

– Ты же его любишь, – с экспрессией и патетикой заявила мать.

– Я люблю другого, – ответила я ей тихо, но она вспыхнула и вся пошла пятнами.

– Я о том мужике даже слышать ничего не хочу. У вас с Денисом семья!

– Была семья, а сейчас нет, – сказала я после некоторой паузы. – Не хорошая, без любви, без уважения, но со штампом. Это была семья? Мам, вот у вас с папой – это семья. И ведь не имеет значения, что вас не приняли родственники. А что, если бы все сложилось иначе и папа бы поддался на уговоры, женился и жил бы сейчас в Тбилиси?

– Дочь, ты должна порвать с ним, – опустив глаза, заявила мама. – Я ничего не говорю про Дениса, но с ним, с тем мужиком, ты должна порвать.

– Ты НЕ должна говорить мне, что делать, – вздохнула я. Объяснять было бесполезно. Я оставалась для мамы девочкой, над которой требуется разумное руководство и некоторая твердость. Девочкой, которую надо встречать из школы, которую надо обкладывать ватой и ограждать ото всего. И уж конечно, от того мужика.

– Дочь!

– Мам, пойдем пить чай, – кивнула я. – Пойдем, а то Ядвига там закипит без нас. Кстати, как ты ее уломала? Она упиралась?

– Она сама позвонила.

– Не может быть. Ладно, это уже не важно. – Я мирно взяла маму под ручку, и мы отправились в кухню. От ощущения, что теперь я все могу решать сама, мне стало и страшно, и весело одновременно. Как будто я стояла наверху огромной горы, в горных лыжах и лыжном костюме. И до старта оставалось всего пара секунд. Я знала, что справлюсь, но все же немного захватывало дух. Как это будет?

– Ядвига Яковлевна? Добрый вечер.