Слова о свободе вызывают у меня фантомный привкус морской соли на губах, фантомную улыбку и такое же фантомное счастье внутри, заполняющее теплотой каждый уголок моей души. Но всё это даже не в прошлом. Всё это, увы, ненастоящее и вряд ли когда-нибудь станет настоящим.
– Барселона? Но что бы я там делала? Без документов меня, наверняка, арестовали бы в первый же день.
– Не арестовали бы, – в резкой манере отвечает Эмир. – Ты думаешь, я настолько глуп, чтобы не предусмотреть это. В Барселоне тебя встретил бы мой человек.
– Что за человек?
– Мой человек, – чуть ли не по слогам повторяет, а затем скатывается по стене, рухнув на пол под грузом собственной тяжести. – Теперь это не столь важно. Диана, понимаю, ты не доверяешь мне сейчас. Я причинил боль. Наверное, для тебя я стал воплощением боли, но я раскаиваюсь. Не было ни минуты, чтобы я не думал о том, что совершил. Ни минуты не было, чтобы я не прокручивал раз за разом слова, которые сказал тебе. Слова, которые не сказал бы ни под каким предлогом. Не сказал бы, даже если бы моей жизни что-то угрожало. Только не тебе! Но тогда это был не я. Не моя жизнь была под угрозой и ничего с этим я поделать не мог. Хотел, но не смог! Слишком дорога была цена ошибки…
Мне противно слушать его слова раскаяния, которые и раскаянием-то назвать никак нельзя. Это так, набор фраз с сумрачным смыслом, после которых, видимо, я должна оттаять и душой, и сердцем.
– Не ты? – презренно качаю головой, довольствуясь хотя бы тем, что не вижу его лживых глаз перед собой. – Не ты говорил мне о том, что у тебя нет никакой дочери! Не ты говорил, что признаёшь только сына? Не ты разве? Тогда кто же?
Громкое эхо прокатывается по всем стенам помещения и стихает. Пауза затягивается. Эмиру нечем крыть. Он пуст. Закончились оправдания.
Тогда чего я жду?
Только я собираюсь уходить, как он вдруг вспоминает, что не один здесь находится.
– Судьба – на деле удивительная штука, – монотонно произносит он, издаёт разочарованный вздох. – Говоря то, что от меня требовали, я и предположить не мог, что мои слова окажутся пророческими. Ты не знаешь всей правды, но так вышло, что я действительно признаю только сына.
– О чём и речь! Ты гнилой, Эмир, – цежу я со всей злостью, жалея, что купилась на весь этот спектакль с переодеванием. – Гнилой! Гнилым и подохнешь!
– Диана, ответь, ты всё ещё хочешь избавиться от Рифата? – проигнорировав меня, Эмир спрашивает, а я молчу, перевариваю сказанное, поскольку на моё эмоциональное состояние негативно сказываются эти скачки от темы к теме. – Пойми, я не прошу, чтобы ты простила меня, я лишь хочу, чтобы ты доверилась мне. Повторюсь, ты хочешь раз и навсегда отделаться от Рифата?
– Нет! Не хочу! – вырывается из меня вместе со сдавленным всхлипом, и я чувствую, как Эмир смотрит на меня, не двигаясь. Он застыл от того, что не ожидал такого ответа. – Я не хочу! Я просто мечтаю избавиться от всех вас! От Рифата и от тебя в том числе! Я не хочу вас больше видеть! Не хочу, чтобы что-то напоминало мне о вас! – совсем неожиданно я перехожу на родной язык, я задыхаюсь от потока своих слов. Перевожу дыхание и кричу, не могу остановиться, хоть и сил больше нет никаких. – Вы мне осточертели! Все! Задолбали ваши игры в прятки, в догонялки, в «у кого больше?»! Они в печёнках у меня сидят! Я не желаю быть ни чьим-то трофеем, ни игрушкой, ни грёбаной разменной монетой! Просто оставьте меня в покое! Оставьте, прошу вас, – в висках ощущается сильнейшее давление, ноги ватными становятся. Кажется, я докричалась до предобморочного состояния и вот-вот рухну на пол.
Эмир резко вскакивает на ноги, заводит руку за мой затылок и прижимает к своей груди, не давая мне упасть. Он желает унять мою истерику, к которой не была готова ни я, ни Эмир. Я не хотела ничего припоминать ему, не хотела показывать свою слабость, но обида, сидевшая во мне, оказалась сильнее меня.