Муж, жена, любовница

Самолет мягко коснулся колесами бетонной полосы, салон зааплодировал. Пассажиры встали со своих мест и направились к выходу. Алексей тоже поднялся, помог Юлии и, легко подталкивая к выходу, положил руку ей на талию. От этого прикосновения Юлии стало тепло и приятно, и она подумала, что Новый год будет праздником, который запомнится надолго.

Так оно и вышло - только совсем по другой причине…

Новогодний Париж сиял и переливался огнями - весь в блестках, елках и рождественских украшениях. Всегда трогательно-прекрасный в Рождество, по случаю Миллениума он оказался наряжен особо торжественно. Это был суперпарад даже для столицы мира. Деревья, увитые электрическими лампочками, составляли сверкающие арки, по которым волнами пробегали разноцветные огни. Выглядело все просто феерично - роскошная иллюминация, каскад света, какого Земцовы нигде и никогда не видели, превращали старый город в сказку.

Чего только не придумали французы для своей любимой столицы в честь смены столетия и тысячелетия! В витринах магазинов, и больших, и малых, сидели механические куклы. Красавицы смотрелись в зеркала и примеряли украшения, наводили макияж, а механические музыканты рядом с ними играли на трубах, зайцы и белки били в барабаны, французские деды морозы - пер-ноэли - звенели колокольчиками… Праздник был устроен с грандиозным размахом.

Маршрут, предложенный Земцовым и их приятелям туристической фирмой, оказался разработанным до мелочей. Им предлагали провести несколько дней в самом Париже. И Земцовы собирались показать сыну и дочери самое-самое главное - Нотр-Дам, Лувр, Центр Помпиду, короче, все, что бы они ни попросили, - да и просто покататься, пошататься по городу. Дети заявили, что вечера они собираются провести на дискотеках, а взрослые мечтали о тех местах, которые оказались еще "неохваченными" в прошлые приезды. Планов было громадье, и все - один лучше другого. Но тридцать первого декабря утром они уезжали поездом в Амбуаз. Дорога туда занимала всего два часа - этакое ближнее Подпарижье, как каламбурил в своей обычной манере Павел. Там селились в гостинице, гуляли по городу, а вечером при полном карнавальном параде их должны были доставить из гостиницы на новогодний бал в замок. В замке - праздничный ужин, бал-маскарад и встреча Нового, 2000 года. Наутро - обратно в Париж. Откуда дети отправятся в Москву, а родители полетят отдыхать на острова, к морю и солнцу…

Их гостиница была в центре, и из окна номера прекрасно просматривалась Эйфелева башня. В новогоднюю ночь она должна была зажечься какими-то особыми огнями и вспыхнуть фейерверками - об этом много писали и говорили. В городе царило необычайное оживление. В центре не протолкаться, полно приезжих - главным образом иностранцы со всех концов света и молодежь из парижских пригородов. Люди жили в палатках и ночевали в спальных мешках, не уходя с площади, чтобы увидеть чудо новогодней Эйфелевой башни. Оно заключалось еще и в том, что на башне были установлены огромные электронные часы, ведущие счет времени, оставшегося до начала 2000 года. "Часы наоборот" никому не давали расслабиться, и парижане, посмотрев на них, ускоряли ход, а гости предавались празднику с еще большим воодушевлением. Все знали: после окончания 1999 года и торжественной минуты наступления 2000-го для каждого из них закончится праздничное гулянье и начнутся будни нового тысячелетия.

Земцовы посетили все, что было запланировано с целью просвещения детей, гуляли по праздничному городу, удивлялись многолюдью и многоцветью шумной толпы. В центре им встречались в основном иностранцы, среди которых поражали особой яркостью африканцы в национальных одеждах. От московской толпы парижан отличала доброжелательность, какая-то сдержанная целеустремленность и скромная, по московским меркам, одежда. Характерно было, что мехов на улицах оказалось крайне мало для зимнего сезона.

Земцовы не раз слышали, что "зеленые" в Европе шутить не любят. А на Юлии была ее любимая куртка-жакет из норки редкого горчичного цвета, привезенная из Италии по заказу одного московского бутика. Эту вещь она очень любила за истинную элегантность и удобство и поэтому опасалась, как бы ее не испортили рьяные защитники природы. Для Москвы курточка была легковата, а для европейской зимы - в самый раз. И в первый день после всех московских разговоров о порче мехов Юлии было не по себе. Она все ждала, что кто-нибудь в шумной парижской толпе, в духе последних истерических сообщений в прессе, острой бритвой полоснет ей по спине или, не дай бог, плеснет на мех какую-нибудь гадость или краску. От потаенного страха Юлия даже внутренне сжималась. Но, наверное, и у "зеленых" бывают свои каникулы - по крайней мере, никто в Париже не обратил внимания на ее "преступные" натуральные меха.