Муж, жена, любовница

В квартире, где прошла вся ее жизнь, где выросли дети, где началась и закончилась их с Алексеем семья, в настоящий момент для нее самым необходимым оставались ее старые папки, альбомы, фотографии, короче, семейный архив. Все это хранилось в спальне, где у нее был оборудован рабочий уголок — письменный стол с небольшим стеллажом. Стол был особый — маленький, дамский, похожий на старинный секретер, из красного дерева, со множеством ящичков, похожих на шкатулочки. Он принадлежал еще ее бабушке, матери отца. Юлия писала за ним письма, иногда что-то считала, а еще раньше занималась, когда была школьницей.

В нижнем ящике секретера, на самом дне, лежали старые конверты из плотной серо-синей бумаги, еще отцовские. В них хранилась всякая мелочь. Юлия складывала сюда милую ее сердцу ерунду — первые локоны детей, записочки Алексея ей в роддом…

"Только не плакать, — тупо твердила она себе. — Это хлам, и он не нужен никому, кроме меня".

В одном конверте оказалось что-то твердое, и она открыла его с любопытством. О, уже почти десять лет не брала она в руки узкие корочки! То была старая визитница из дешевого черного кожзаменителя, продолговатая папочка с кармашками для визитных карточек — тогда в Москве такие вещи, даже в более дешевом исполнении, были в диковинку. Народ начал играть в бизнес, и она тоже вместе со всеми сначала изображала из себя деловую женщину, но мало-помалу окончательно ушла с головой в хозяйские и домашние заботы и перестала вникать в финансовые вопросы своей семьи.

В папочке по-прежнему лежали визитки — с позолотой и совсем скромные, с вензелями и без, цветные и черно-белые, на разных языках. Сейчас кого-то из этих людей нет в живых, кто-то прогорел, перестал заниматься делами, ушел из бизнеса. Многие вовсе уехали из страны. Большинство владельцев карточек она уже и не помнила — ни лиц, ни сферы деятельности.

Но вот, однако, мелькнуло и знакомое имя. Она вспомнила этого человека — это женевский адвокат. На всякий случай вынула его визитку и положила в потайной кармашек своей сумки. Как много хлопот и всяческих страхов у них, неопытных тогда в банковских делах россиян, было связано с этим именем! Пусть остается теперь как память и, возможно, какая-то опора в будущем. Хотя, впрочем, его, наверное, уже и нет в Женеве — иностранцы так долго не работают на одном месте…

Юлия быстро рассортировала бумаги, документы, письма, фотографии. Нужное упаковала в старый кожаный портфель, а все остальное — в картонную коробку. Портфель поставила в дальний угол антресолей, а коробку взяла с собой, чтобы выбросить во дворе в контейнер для мусора. Так же быстро она расправилась и с собственной одеждой и обувью. Выбросила даже любимые домашние тапочки, чтобы зря тут не болтались. Она сжигала мосты — и знала это, торопясь покончить со всем, чтобы избавиться наконец от саднящей душу неопределенности…

Из своей комнаты вышла Ксюша. Девочка очень изменилась в последнее время. У нее появился какой-то взрослый взгляд, цепкость в словах и движениях и немного циничная усмешка… Юлия не могла не поговорить с дочерью:

— Я буду в больнице в ближайшие два-три месяца. Это далеко, и я бы не хотела, чтобы ты туда ездила.

— Это сложное лечение, мама?

— Не знаю. Ничего пока не знаю. Позвони мне на сотовый через неделю. Считай, что я уехала далеко-далеко…

Юлия ждала, что дочь станет ее расспрашивать о самочувствии, но Ксения заговорила совсем о другом:

— Мам, я хотела тебя спросить. Как ты отнесешься к моему замужеству?

— Тебе рано выходить замуж… А что, есть кандидатура?

— Да, есть. Я хочу переехать к нему жить.

— Ксения, если ты спрашиваешь мое мнение, то тебе рано думать о самостоятельной жизни. Но если ты считаешь, что так тебе будет лучше… Учти, однако, что всегда приходится выбирать — карьера или замужество. Это вещи несовместимые. Торопиться замуж сейчас глупо, могут быть и другие варианты. А вообще, это серьезный разговор. Подумай и позвони мне. — Юлия сама осознавала, что говорит неуместной в такой момент скороговоркой, но ей было очень больно, и она боялась заплакать. Когда-то она представляла себе счастливый разговор о замужестве дочери совсем иначе. — Мы увидимся с тобой не скоро. Прости, что не могу быть рядом. Но я cерьезно больна. Мне надо ехать.

— Да, конечно, мам, ты поправляйся, а я тебе позвоню… Пашка, мама уходит!

Вышел всклокоченный Павел, шаркая, как старик, ногами.

— Мама, ты уже уходишь? А я хотел тебе рассказать, как меня поставщики обули.

— Паша, я срочно ложусь в больницу. Не могу ничем сейчас помочь.

— Ну ладно, позвони, когда у тебя устроится.

— Если смогу, позвоню. До свидания, ребята!

За Юлией захлопнулась дверь. Она просто бежала от своих детей. У каждого — проблемы, которые кажутся им, естественно, всемирными. Эгоизм молодости. Кругом эгоизм. У Алексея — мужской, у детей — молодежный, у матери — стариковский. А у меня, сказала себе Юлия, эгоизм тяжело больного человека. Я сейчас могу только навредить, а не помочь.