Мужайтесь и вооружайтесь!

— В том-то и дело, что никто толком не видел. Но по-моему, люди Ивана Биркина. Один из них, Горячка Похабов, как раз перед тем смертной погибелью Герасю грозился. Видать, Герась ему крепко на хвост наступил. Одного в толк не могу взять: что его вдруг на стену понесло…

— Не тот ли это Биркин, что родом из Рязани и Прокопию Ляпунову свояком доводится?

— Он самый! Чтоб ему пусто было! — Евдокимов хотел сказать что-то еще, но, спохватившись, осек себя и отворотился к окну.

— Чего замолк? Продолжай, коли начал. Можешь не опасаться: мне Биркин — никто, так что ни одно слово за эти стены не выйдет.

— Ну ежели так, пожалуй что, и скажу. Очень мне этот Биркин своими нападками досадил. Хочет, чтобы его не ниже князя Пожарского ставили. А сам ну чистый сосуд сатаны! Это я уже не свои слова говорю, это я за Козьмой Минычем повторяю.

Не усидев на месте, Евдокимов подхватился и, заложив руки за спину, стал ходить по палате: пять шагов в одну сторону, пять в другую. Потом вдруг закрыл окно и сел на лавку рядом с Кирилой.

— Значит, так, — хлопнул он его по колену, — Козьма Миныч, как и я, уверен, что это по наущению Биркина, а не сам Герась со стены упал. А Пожарский подтверждений требует. Но тут и без подтверждений ясно. Надо только Горячку Похабова в оборот взять. На допросе он все подчистую и выложит. Нет, что ли?

— Я тут человек новый, — уклонился от прямого ответа Кирила. — Ты лучше про сосуд сатаны разъясни. Что Минин в виду имел-то?

— А то и имел, что Биркин, как зараза ходячая, сперва от Шуйского к Тушинскому вору и назад к Шуйскому бегал, в Арзамасе воеводой был, потом к Прокопию Ляпунову пристал. Тот его в Нижний Новгород за подкреплением послал, а Биркин сам себе на уме. В стряпчие ухитрился влезть. Дрянной человечишка, ненадежный. По чужим спинам наверх привык карабкаться. Это он Козьму Миныча чуть не на смех поднял, когда тому трижды один и тот же вещий сон был, будто святой Сергий Радонежский к нему явился и приказал возбудить всех отчизников на ополчение. Теперь-то все знают, что так оно и было, а на ту пору Биркин многим умы смутил. Ладно бы тем дело и кончилось, так нет же. Когда Пожарский ополчение на себя принял, надо было в Казань верного человека послать, чтобы он и там силы подсобрал. Несмотря на предупреждение Минина князь именно Биркина туда и послал. А что из этого вышло? — Когда Биркин свое войско в Ярославль привел, голова татарской сотни Лукьян Мясной на военном совете прямо заявил: Биркин-де по пути показал себя в городах и уездах не лучше ляхов — корма силой брал, расправы несогласным чинил, служилых татар обижал. С того, вишь, свара и затеялась. Биркин от обвинений Мясного отмахнулся, стал требовать, чтобы его в товарищи к князю Пожарскому поставили — и никак не меньше. Но тут, слава богу, Боярская дума во главе с нынешним воеводой Василием Морозовым его на место поставила: сколько войска собрал, тем и начальствуй! Вот Биркин и бесится. Грозился своих людей прочь увести. Козьма Миныч говорит: «Пусть уводит. Не очистясь от сора людского, к Москве нельзя выступать». А Пожарский медлит. Будто ему одной смерти мало. Будто не видит, с кем другая может приключиться.

«Это он за свою жизнь опасается, — понял Кирила. — Как знать? Может, и впрямь беду чует, а может, пустыми страхами терзается. Ведь ничего явного против Биркина и Похабова у него нет. Одни догадки».

— Ну, а мне-то в таком разе как быть? — ища у Кирилы сочувствия, впился в него взглядом Евдокимов. — Самому, что ли, Горячке Похабову шею свернуть или, может, тебя на помощь позвать?

— Зови! — ответно тронул его колено Кирила. — Но сперва осмотреться дай, с делами познакомь, устрой с дороги.

— Ах, да! — спохватился Евдокимов. — Извиняй на слове, — и, пересев к свому столу, заговорил подчеркнуто сухо: — Приказные все больше на дворе у купца Никитникова жительствуют. И Козьма Миныч с нами, понеже все приказы в первую голову ему подчиняются. Место чистое. Моровая язва — тьфу! тьфу! — к нему не пристала. А свободная лавка для спанья для тебя завсегда найдется. Выбирай любую. Можешь хоть сейчас отправляться. Скажешься от кого, тебя разом накормят, напоят и постелют. А у меня, вишь, дел не меряно, — для наглядности Евдокимов поворошил стопку бумаг на приказных книгах.

— Да ты не обижайся, Афанасий Жданович, — поспешил исправить положение Кирила. — Мне не к спеху.

Он вдруг почувствовал, как одиноко должно быть в осиротевшей палате Евдокимову, потерявшему сразу трех подьячих. Сможет ли Кирила заменить их? Сумеет ли помочь в трудную минуту? Не потянет ли его отсюда в подгородный стан под начало Мирона Вельяминова или Исака Погожего? Ведь страстотерпец Иринарх Кирилу не по теплым купеческим дворам отсиживаться послал, а на переднюю линию. Только где она сейчас эта линия? По каким приметам ее узнать?

— Давай, что ли, к делам перейдем, Афанасий Жданович, — примирительно предложил Кирила. — Мне сказано, что я сибирским столом займусь.