Мужайтесь и вооружайтесь!

Стоило Кириле Федорову в деле с Биркиным себя показать, как душевная распутица, много месяцев его мучившая, душевным подъемом сменилась. Для начала он решил просмотреть бумаги, которые ему от покойного Финаки Штинникова вместе с сибирской коробкой перешли. Вытряхнув их на стол, он отложил в сторону указатель пути к Печоре, Югре и реке Оби, роспись более короткой Соликамской дороги, которую проложил и обустроил посадский человек Артемий Бабинов, дорожник по пермским и вятским землям и ворох беспорядочных записей, расчетов, памятей. Внимание его привлекли грамоты начальным людям Вятки, Выми, Соли-Вычегодска, Яренска, Ваги, Устюга и некоторых других ближних к Сибири городов. Писаны они были набело, но руку к ним никто из начальных людей Совета всей земли не приложил. Стало быть, по назначению они так и не отосланы. Почему?

Кирила пробежал глазами по строчкам одной грамоты, заглянул в следующую, потом в третью, четвертую. Во всех на первом месте шло требование, не мешкав, выслать в Ярославль для ратных людей Сибири хлебный долг за несколько лет.

«Фу ты, бессмыслица какая! — фыркнул Кирила. — О каких долгах и о каких сибирских ратных людях может идти речь, если ополчение в Ярославле недавно стоит? Тут Финака явно перемудрил».

Своим недоумением Кирила с Афанасием Евдокимовым поделился.

— Не удивляйся, друже, — успокоил его тот. — Раньше Вятка, Вымь и другие некоторые города хлебными дачами для прокормления послужильцев сибирских непашенных областей и впрямь облагались. Вот Финака и решил к нашей пользе прежние обязательства повернуть. Мысль, согласись, неглупая, но очень уж задиристо изложена. Мягче бы следовало, вразумительней. А за ратных людей Сибири он принял боевых татар, чувашей и черемису, которых мурза Араслан с берегов заволжской Кокшаги привел. Кто-то ляпнул ему, де это сибирский царевич с войском, он и поверил. Но я, вишь, грамотам этим ходу не дал. Так они в коробке и лежат.

— Лучше б сжег, чтобы не мешались.

— Сжечь не хитро. А надо ли? Ты лучше в них вчитайся. Знать будешь, что до тебя было. А вдруг ловчей эти грамоты повернешь? Ум у тебя хваткий. Мой тебе совет: с чистого листа за Сибирь берись. Кроме Тоболеска и Верхотурья, больше никуда за Камень не писано. А с тех пор, вишь, два месяца прошло, третий за порог ступил. Много чего за это время поменялось. Князь Лопата-Пожарский Пошехонье от воровских казаков очистил, князь Черкасский — Антониев монастырь и Углич усмирил, воевода Наумов — Переяславль-Залесский. Теперь за нами Тверь, Суздаль, Владимир, Ростов, Кашин, Касимов, Устюжна Железопольская, Белоозеро, Поморье, Кострома, многие другие поволжские города и веси, а все это вместе — чуть не половина Руси замосковской. Еще про псковского самозванца Матюшку-Лжедмитрия отпиши. Сам знаешь что. Бездельный-де народишко, что крест ему целовал, от него-де нынче отступился и на цепь, аки пса шелудивого, посадил. Ну а дальше про Ивана Заруцкого и князюшку Трубецкого — как они на твоих глазах повинную с Чеглаковым давеча нам прислали. Про это изложи особо, решительными словами. Веры-де им нет и не будет. Черного кобеля не отмоешь добела! Ну а о новгородских делах сильно не распространяйся. Держись того, что Миныч за утренним столом сказал.

Надев на культю правой руки перстянку из рыбьей кожи с двумя накладными пальцами, он положил перед собой первый лист.

— На бою с ляхами отхватило? — глянув на преобразившуюся культю, полюбопытствовал Евдокимов.

— Было дело, — не стал опровергать его догадку Кирила.

На самом деле пальцы ему поломал ямщик Антипка Буйга. Случилось это еще в ту пору, когда Нечай Федоров, спасая сына от ищеек Сыскного приказа, отправил его в Сибирь на строительство Томского города. На переходе от Верхотурья до Туринского острога у Кирилы с Антипкой ссора вышла, ну и решили они ее руколомом решить. Раньше Кирила в таких поединках всегда победителем выходил, а тут Бог от него отступился. С тех пор и приходится ему писать в перстянке. Еще досадней расспросы, где это он пальцы потерял. Вот и нашелся ответ на все случаи жизни: было дело.

Судя по всему, ответ этот первого дьяка вполне удовлетворил. В очередной раз почесав указательным пальцем плешь, Евдокимов занялся своими делами. А Кирила вдруг в необычайное волнение пришел. Ведь грамота, которую он сейчас напишет, уйдет в Тобольск не только за рукой Пожарского и других вождей ополчения, но и за приписью Кирилы, их сибирского дьяка. Вместе с большим сибирским воеводой Иваном Катыревым прочитает ее и отец Кирилы, большой сибирский дьяк Нечай Федорович. Как он воспримет эту припись? Поймет ли, что сделана она его сыном?

Зачин у всех грамот примерно одинаков. Вот и Кирила мудрить не стал — начал, как принято, с челобития: