Во-первых, она сильно ударяет по психике. Постоянный судорожный самоконтроль, постоянный мониторинг, не сказал ли я чего, не сделал ли. Жест, мимика, поза — всё под неусыпным контролем. И всё в нервозном формате.
Во-вторых, эта установка неосуществима с практической точки зрения. Об этом я узнал сильно позже, хотя на самом деле всё было очевидно. Очевидно для меня нынешнего, но откровение для меня тогдашнего.
В-третьих — ас чего вообще я должен кому-то нравиться?
Первым делом я осознал, что постоянный контроль за позой, жестами, мимикой, голосом — дело совершенно дебильное. Стараясь не выглядеть заносчивым, насмешливым, слишком отстранённым, чрезмерно серьёзным или чёрт знает ещё каким, я как раз выгляжу, как дурак. Дурак, который изо всех сил пытается подстроиться под окружающих. Причём под всех разом. Под каждого человека со своим характером.
Даже десять долларов не для каждого так уж хороши. А я пытался быть хорошим для всех и каждого.
Поняв эту «истину» (которая вообще-то звучит, как полная банальщина), я просто начал вести себя так, как как это получалось. Естественно. Где было смешно — смеялся, где нужен был жест — жестикулировал, где нужно было молчать — молчал, где нужно было говорить — говорил.
Полагаю, что эта «революция» в моём поведении никак не была замечена окружающими. Разве что моё поведение стало менее дёрганым.
Практическая неосуществимость установки доходила до меня долго. Очень долго.
Причины этого я разбирал ранее. Если кратко — мне внушалось, что во всех конфликтах виноват я и только я. А все окружа- щие — справедливые и честные люди.
108
Однако ещё в школе я видел, что существуют люди, которые относятся ко мне плохо, даже если я вообще их не трогаю и даже не разговариваю с ними.
Одни не могли переносить моих успехов. Стоило мне получить пятёрку, как у них тут же — словно у собаки Павлова — срабатывал рефлекс. Насмешки, мелкие пакости и всё такое. Получаешь четвёрку или тройку — всё спокойно. Будто этих людей и нет. Только пятёрка — опять тот же рефлекс.
Обращало на себя внимание то, что они были в меньшинстве. Один-два-три человека из тридцати. Как я уже писал, большей части нашего недружного класса я (как и другие отдельные личности) были глубоко по барабану.
Если человек сам дерьмо, то его не любят, избегают или травят относительно массово. Если он — козёл отпущения, омега в школьной иерархии, то расстановка сил примерно такая же. В моём же случае активизировались один-два человека и только тогда, когда я где-то достигал успеха.