Мужчина и методы его дрессировки

Молодые раны заживают скоропостижно. Еще не сносились кроссовки, в которых несла караул под теми к-нами, еще не порыжели чернила на письмах и екает плечко от звука запретного имени, а новая Галатея спускает мраморную ножку с пьедестала. Горький опыт наставил первые, пока еще редкие красные флажки на дистанции: никаких поздних звонков и визитов, никаких семейных чаепитий.

· Что же твоя новая приятельница никогда не зайдет в гости?

· Она, мама, очень стеснительная.

Карта города в масштабе один к одному выучена наизусть. Две руки в одном кармане куртки. Тупики, скверики, черные лестницы, ясельные беседки, чердаки и подвалы, где голуби и кошки, где граненый стакан наливают до краев рубиновым портвейном, где тихонечко гуляет в смуглых пальцах нож. Самые теплые места — на заднем сиденье автобуса. Самый длинный маршрут — до аэропорта. Жмемся мы друг к дружке, чтоб теплее стало. Водитель подмигивает в зеркальце:

уже приметил. Милиционер интересуется паспортами:

тоже приметил. Нет, лейтенант, никуда мы не летим, хотя очень хотелось бы. Говорят, далеко-далеко есть лебединый остров, где ни штормов, ни ветров, ни паспортного режима, где каждая раковина в море — с жемчугом, где на каждом дереве — гамак, а в каждом гамаке — по русалке. Мы не нарушим порядок на вверенной вам территории. Мы только погреемся — и назад. Можно?

Минет зима, минет лето. Вот и осень. Сезон свадеб. Куклы на капоте, фата на невесте, жареные лебеди, народные песни, цыганочка с выходом, жениху жмут туфли, невеста уже без фаты курит и плачет в туалете. — Тебе нравится? — Her. — Невесту успокоили жениха разули, куклу отвязали от капота, спеленали сунули в коляску. Сопит, моргает, тужится. — Тебе нравится? — Да!

Можно вырыть крепостной ров, возвести китайскую стену, вставить глазок от непрошеных посетителей, когда они — люди. Природа же легким щелчком пробьет брешь в яично-медовой кладке, от ее вздоха слетят пудовые замки и засовы. Теперь ее вестник явится в розовой оболочке херувима, а попросту говоря — ребенка.

«Того, кто никогда не придет, того, о чьем появлении даже нельзя молить. Можно просить у Богоматери ребенка от возлюбленного, можно просить у Богоматери ребенка от старика — не справедливости — чуда, но о безумии не просят. Союз, где ребенок исключен начисто… Вот единственная погрешность, единственное уязвимое место в том прекрасном целом, которое являют собой две любящие друг друга женщины. Не влечение к мужчине, а желание ребенка — вот чему невозможно противиться. Единственное, что спасает мужчину. И — человечество.

«Что скажут люди» — ничего не значит, не должно значить, ведь, что бы люди ни сказали, они скажут дурное, что бы ни увидели — увидят дурное. Дурной глаз зависти, любопытства, безразличия.

…Церковь и государство? Не посмеют сказать ни слова, покуда не перестанут толкать и благословля гь на убийство тысячи молодых людей.

Но что скажет, что говорит об этом природа единственная мстительница и заступница за наши Физические отклонения. Природа говорит: нет. Запрещая нам это, она защищает себя; Бог, запрещая нам что-то, делает это из любви к нам; При-оода — из любви к себе, из ненависти ко всему, что не есть она.

..И та, что начинала с нежелания иметь ребенка от него, кончит желанием иметь ребенка от нее. И оттого, что это не может быть, она однажды уйдет, продолжая тюбить, но гонимая ясной и бессильной ревностью своей подруги, и настанет день, когда она, никому не нужная, рухнет в объятия первого встречного». (М. Цветаева).

И замелькают перед очарованной странницей путевые пейзажи и платформы. А на них ее транзитные подруги — блондинки и брюнетки, болтушки и молчуньи, вертихвостки и хохотушки, неряхи и чистюли. У них будут дети и не будет детей. Обручальное золото будет посверкивать на безымянном пальце то справа, то слева. Они будут кидаться в связь, зажмурившись, как в омут. И вступать высокомерно, как аристократки в придорожную корчму. За ними будет тянуться шлейф духов и смог перегара. Их будет много. Не по хотению темперамента, а по щучьему велению судьбы. Или общества. Которое шарахнется от такой супружеской пары как от чумы, обнесет ее колючей проволокой взглядов, швырнет в спину комья насмешек. Портачит природа. Платит человек. Пошли, Господи, всем своим отверженным чадам утешение. Смягчи нравы и сердца.

ПИСАНАЯ ТОРБА

Нареки партнера в пылу ссоры неудачником, карьеристом, кретином, рохлей, алкашом, скупердяем, альфонсом. Чем грозят подобные крестины? Ну заметешь штукатурку с пола в коридоре, побарствуешь ночку-другую на постели без подселения, забудешь надеть под нейлоновый халат трусики — и инцидент исчерпан. Обругай его бабником — и тебя наградят польщенной ухмылкой. Но, упаси Бог, хоть ненароком, хоть в шутку пренебрежительно щелкнуть по орудию воспроизводства! Это оскорбление уже не смыть ни потоком слез, ни ванной из «Наполеона»