Мужчина и методы его дрессировки

Громыхнул засов. Подняла навстречу лицо с заданным выражением смирения. И в несчетный раз поразипась: только в райском сне пригрезится такое сочетание красок и черт. Неужели ей одной видимо это теплое свечение, которое струится от его волос, глаз, губ? Как волнуется! Вот-вот заплачет, бедное дитя. Нет, не заплачет. Не тот замес, не та порода. Да он, кажется, уже что-то говорит?

· …и кому как не вам, сударыня, знать законы своего государства. Какого бы пола, возраста, сословия ни был цареубийца — он будет казнен. На рассвете свершится правосудие. Готовы ли вы объявить ваше последнее желание?

Еще бы! Очень даже готова. Ради чего и затеяна вся игра. Великолепная партия — ее шахматный наставник был бы доволен своей ученицей. Сколько металась, мучилась, чуть не сошла с ума. И вдруг точно вспышка: вот оно, единственное решение, простое и безошибочное. Эй, как бы ты ни звался, мой хранитель и подручный, не покинь, не предай, будь рядом до конца…

· Простите, я вынуждена говорить о вещах слишком сокровенных и горьких. Богу было угодно создать меня женщиной. С древней и жаркой кровью. Между тем отец ваш почти восемнадцать лет не приближался к супружескому ложу, предпочитая… да что теперь об этом… (Врешь, ох врешь! Аппетит у покойника был ого-го. На всех хватало. По утрам коленки тряслись так, словно обслужила кавалерийский полк — и всадников, и коней.) Сан и гордость не позволяли мне искать утешения на стороне. Естество же бунтовало. Прибавьте сюда ревность — неудивительно, что рассудок однажды померк. Вы слишком молоды, поверьте пока на слово: неутоленное желание сильней голода и жажды. Оно не оставляет места для покаяния и молитвы. А я не хочу покинуть этот мир без них. Вы меня понимаете? Я не смела поднять глаз от каменных плит, согреть ледяные пальцы о пылающий лоб.

· Да.

И распрямилась, и взглянула на него уже без страха, стыда и притворства. И уже властно качнула головой, заметив движение руки к застежке плаща:

· Не здесь.

…Слегка поморщилась от барабанного боя: зачем эти дешевые эффекты! Плавно поднялась по ступенькам. Заметила на алом бархате плахи небольшое пятно. «Не высохло, не успело…» Благодарно улыбнулась и, без принуждения опустившись на колени, приникла к нему щекой.

Ты жил тремя этажами ниже. Твоя пунктуальность, вежливость и одеколон сводили меня с ума: 8.35 — Доброе утро. Вы вниз? 18.18 — Добрый вечер. Вам какой этаж? Вниз, разумеется, вниз. А потом вверх. Вот уже семь лет подряд мы то вниз, то вверх. Я и мое бедное сердце, застревавшее то в узком устье бедер, то между рифами гланд. Их вырезали в пятом классе. И с тех пор я старательно сглатывала, смывала назад в клетку взметавшегося птенца, очень отчетливо представляя, как вдруг выплевываю его на твои зеркальные туфли и ты с рефлекторным отвращением стряхиваешь на грязный пол мокрый слепой комок.

Твоя вышколенная «девятка» всегда заводилась сразу. А я, возвращаясь на чердак за портфелем, вдыхала каждой ноздрей по очереди, копируя героиню «Криминального чтива», твой запах. А иногда, заклинив кабинку, протискивалась горячей ладонью в хлопковую тесноту. Представь, люди давят кнопки, сигнализируют диспетчеру, наконец лифт загудел, разъезжаются створки, а внутри по стене оползает школьница — бледное личико, наркозные глаза. Родители всерьез беспокоились насчет травки. Зачем мне травка? У меня был ты.

Как же я ждала совершеннолетия: кому нужны проблемы с соплей в фартуке? Оно настало. И ничего не изменило:

· Доброе утро. Вы — вниз?

· Добрый вечер. Вам на какой этаж? Чирканье грудью, томные позы, бахрома шортиков над шелковыми складками ягодиц — все впустую, все напрасно. Ну, принц Чарльз, погоди, в отчаянии решила я однажды и приготовила тебе спектакль с обнаженной натурой.

Ты секунду помедлил у расщелины и шагнул на зыбкий квадрат.

· Доброе утро. Вы — вниз? — И длинным пальцем пианиста с безукоризненным эллипсом ногтя нажал последнюю кнопку.

Когда б не босоножки на ходульной шпильке и не мурашки, меня можно было бы принять за скульптуру из Летнего сада, заколоченную на сезон холодов в деревянную, типа деревенского сортира, будку. Покидая лифт, ты не оглядываясь отправил его на мой этаж.

Через полгода я вышла замуж. Когда вернулись из загса и вошли в лифт, на одной из створок черным фломастером было выведено: «Будь счастлива, моя лифтлаф».

Плыл по Черному морю в Стамбул эмигрантский корабль. На корму пробирались по палубе с разных сторон Ты — кромешный картежник, кокаинист, мизерабль, Я — тепличная барышня, бледная, как анемон.

Чтоб столкнуться и в полном согласии с книгой судеб. Раскрутить, как рулетку, солоноватый вальсок. Но за шаг до кормы застрелился какой-то студент, Было модно в те годы чуть что — сразу пулю в висок.

И откуда и взялся потерянный тот пассажир! Ах, не зря их хоронят вне кладбища и без креста. Растянулась почти на полвека напрасная жизнь. Ты не бросил меня. Я не бросилась в Сену с моста.