Мужчина и женщина

- Вот так и ехать бы всю жизнь - с тобой и с нею, - и замолчал. Я тоже молчала. Оленька щебетала что-то о розах: ой, какие красивые и какие колючие. Я поцеловала ее уколотый пальчик. - Ты даже не понимаешь, что наделала тогда утром, - не торопясь размышлял он. - Что со мною сотворила. "Ребята", - покачал он головой. - Знала бы ты, какие мы "ребята". С другой планеты явилась? С другой звезды?

Я молчала.

- Мне ведь без тебя теперь никак, - вздохнул он. - А иначе ты думать не умеешь? - жестко спросила я. Он поднял брови в немом вопросе. - У нас, на моей планете прежде всего говорят не о себе, а о другом. - То есть? - А не помешаю ли я тебе в твоей жизни? Не принесу ли тебе несчастье, - вот как спрашивают у нас, на нашей звезде.

Он сидел, глубоко задумавшись. В его мире, под его звездой, такие вопросы не существовали: "Я хочу!" - и весь сказ, а дальше - кто сколько урвет. Но эта модель тут явно не проходила. Олечка продолжала щебетать.

- Дальше что скажешь? - угрюмо спросил он. - Я была всю жизнь несчастна, была два раза замужем, двое детей от двух богатых мужей, с которыми мне было до тошноты скучно. И вот сейчас судьба свела меня с таким человеком, от которого тусклая душа моя изнутри зажглась. Ты думаешь, это я тогда свет в вашу темную машину принесла? Нет, это был его свет, а я только отразила его, как Луна!

Саша криво улыбнулся: - Познакомишь? - Возможно, - жестко ответила я. Если хорошо вести себя будешь. Ему помощь нужна будет - от добрых людей. Поехали!

Он неопределенно покачал головой и нажал на газ. Мы отоварились в магазине и поехали домой. Без. всякой опаски вела его по лестнице вверх Олечка, в одной руке у него был благоухающий букет, в другой - рюкзак с бутылками молока, хлебом и другими тяжестями. Я позвонила в дверь, открыла гостившая у нас мама и не скрыла своего удивления.

- Бабуля, бабуля, это дядя Саша, он маме цветы подарил! - обрадовала ее внучка. - Очень приятно, проходите, пожалуйста, у меня обед поспел. Спасибо, в другой раз, - галантно поклонился мой провожатый и, положив цветы, на столик у зеркала, стал пятиться назад, помахав рукой девочке.

- Так телефончик твой, Саша, - напомнила я. На каменно улыбающемся лице его разыгралась сложная гамма чувств: вряд ли ему хотелось открывать свои координаты. Но, с другой стороны он не мог не оценить моей полной с ним открытости и утаивать после этого свое местоположение было неприкрытым жлобством: ему рассказали всю подноготную, его ввели в семью, а он насчет адресочка жмется!..

- Нет у меня сейчас телефончика, - наконец, выдавил он из себя. Корпоративная дисциплина возобладала - так оценила я его ответ, и он понял, что я это поняла. Достаточно жалко улыбнулся: - Гуд найт, май леди! Пламенный привет твоему красному солнышку. До лучших времен... - Повернулся и исчез. Думаю, что навсегда. К сожалению, ибо душа его была еще жива для поступков по совести.

Когда я все рассказала Егору, он только вздохнул и грустно покачал головой:

- Господи, и сколько еще мотыльков будет лететь на мою лампочку!

Он как в воду глядел, но если бы летели мотыльки... Следующий "сигнал" из мира был намного громче! Я сказала бы, это был колокол громкого боя, если осмелиться подтрунивать над настоящей трагедией. Раздался он в виде серии резких - один за другим - звонков в. прихожую довольно поздно, когда детей я уже уложила и мыла в кухне посуду после ужина. У Егора был свой ключ, в гости я никого не ожидала, что-то чужое и тревожное слышалось в этих требовательных громких звуках.

- Кто? - Открой, Анастасия, это я. - Кто "я"? - Я, Николай. - Какой Николай? - Ну, и память у тебя! Николай, тот самый. Или у тебя за это время много Николаев перебывало?

Бог ты мой, "тот самый"! Отсидел и вернулся!.. Сколько же можно уголовников на мою бедную голову посылать подряд?.. Я невольно перекрестилась и открыла дверь. Да, это был далеко-далеко не супермен Саша: передо мной в черном ватнике стоял худой, просто-таки тощий мужчина с редкими волосенками неопределенного цвета на непокрытой голове. За плечами висел полупустой повидавший виды "сидор" столетнего, наверно, возраста, кирзовые сапоги были в несмываемой известке. Ничто в его подержанном облике не напоминало образ того цветущего самонадеянного припарадненного юнца! Но глаза! Его горящие фары я узнала сразу. Если они и изменились, то только в сторону еще большей напряженности взгляда, едва ли не сумасшедшего.

- Ну, здравствуй, Анастасия. Давно я тебя не видал. Дозволь войти?

Я посторонилась:

- Давно и я тебя не видела. Лет пять, почитай? (Ох, нехорошо у меня было на душе! Но я вспомнила, как бодро вела себя в той люкс-машине с четырьмя "модерновыми" юношами, и решила настроиться на ту же волну.) Входи, раздевайся, гостем будешь.