Мужчина и Женщина

Патриархальная иерархия предполагала главенство мужчин над женщинами, старших над младшими. От женщины зависел порядок в доме, благополучие скота, помощь в полевых работах, сохранение урожая, выделка тканей. При таком количестве дел и обязанностей она отнюдь не была бесправной и безголосой в решении общих дел, более того, именно она являлась блюстительницей домашних, семейных и нравственных устоев. Основной блюстительницей также и религиозных устоев, а ведь религиозность в деревенской Руси всегда была весьма своеобразной: выражаясь по- современному, ее можно было назвать «космической», а по-старому — непрерывно связанной с вековечным доисторическим язычеством. Да и как могло быть иначе: весь ритм жизни подавляющего большинства населения России (по переписи 1897, в деревнях проживало 85 %) был неразрывно связан с солнцеворотом, с чередованием времен года и непременной сменой занятий, порождаемых севом, взращиванием, уборкой и переработкой плодов земли.

Крестьяне держались за общинную жизнь и после реформы 1861 г. (тому было много причин) и, следовательно, семейные традиции и семейная иерархия, и общие основы отношений «М» и «Ж» в России в силу своей огромной инерционности практически нерушимые дошли до крутых революционных событий 1917 года, когда рушилось все и вся.

Да ведь рушилось только сверху. Все это было не более, чем рябь на поверхности океанической толщи. Гуманистические идеи великой русской литературы и искусства, по которым мы привычно определяем сложившиеся будто бы во всем русском обществе передовые этические нормы, на самом деле были передовыми воззрениями чрезвычайно тонкого слоя духовной элиты, к народной массе практически отношения не имевшие. Да, казачка Аксинья Астахова умела любить и чувствовать не менее сильно, чем дворянка Анна Каренина, но Гришка Мелехов не имел никаких прав защищать Аксинью от зверских побоев ее законного мужа и хозяина Степана, и мир-то был на стороне Степана!

И уж если гуманистические заветы и духовные прорывы Пушкина и Лермонтова, Толстого и Достоевского, Чехова и Максима Горького были в стороне от того громадного течения, которое определяло реальную нравственную жизнь реальных десяткой и сотен миллионов россиян, то какое «воздействие» могла оказать на нее золотушная сыпь, которая подчас появлялась кое-где на заборах послереволюционных городов? Конечно, можно было во Владимире, скажем, в 1918 году издать такой-то декрет: «Каждая незамужняя женщина, начиная с 18-летнего возраста, объявляется достоянием государства и обязана зарегистрироваться в Бюро Свободной Любви, где мужчины в возрасте от 19 до 50 лет могут выбрать себе женщину, независимо от ее желания», но что это меняло в жизни и быту народных толщ? Разумеется, можно было в том же 1918 году издать в Кронштадте и распространять, например, в Саратове и Вятке «Декрет об отмене частного владения женщинами» (п. 1: С 1 марта 1918 года отменяется право частного владения женщинами, достигшими возраста от 17 до 32 лет. Примечание: Возраст женщины определяется метрическими выписями, а при отсутствии оных документов квартальными комитетами по наружному виду и свидетельским показаниям… и т. д. вплоть до п. 19: Все уклонившиеся от признания и проведения настоящего декрета в жизнь объявляются саботажниками, врагами народа и контранархистами), однако все это отлетало от устоев традиционной морали, как дробь от брони, разве что кое-где щербина на краске оставалась.

Несколько более серьезной ситуация становилась тогда, когда за дело брались не кудрявые башибузуки, опоясанные пулеметными лентами, а профессиональные мыслители в штатском. Вот некоторые существенные выписки из большого труда «Революция и молодежь», изданного в 1924 году Коммунистическим университетом им. Свердлова, в котором опубликована монументальная инструкция «Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата»:

«Чти отца» — пролетариат рекомендует почитать лишь такого отца, который стоит на революционного-пролетарской точке зрения. Других же отцов, враждебно настроенных против революции, надо перевоспитывать…

«Не прелюбы сотвори», — этой заповеди часть нашей молодежи пыталась противопоставить другую формулу: «Половая жизнь — частное дело каждого», «Любовь свободна», но и эта формула неправильна. Наша же точка зрения может быть лишь революционно-классовой, строго деловой…

Как видим, поход против традиционной морали направился через опровержение библейских заповедей, через попытку замещения старых религиозных норм подобием некоей новой этики. Если бы дело ограничивалось только подобными словоизвержениями, вряд ли что-либо изменилось бы хоть на йоту в личностных и семейных отношениях наших сограждан: в несоизмеримых весовых категориях, образно говоря, бились здесь бойцы, и периоды инерционного разгона были у них также несоизмеримы: тысячелетие, с одной стороны, считанные годы, с другой. Но в дело вмешалась решающая сила: полностью переиначенный экономический уклад!