Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Буквальное, почти по позднему Юнгу, «архетипическое» низвержение Отца с трона.

Фрейд в свою очередь откровенно издевается над дешёвым мистицизмом и самодовольным шаманизмом Юнга, которому мерещатся поющие шкафы и феи, спрятавшиеся в саду. И откровенно признаётся Сабине (?!):

«мои личные отношения с Вашим германским героем определённо разорваны. Он слишком плохо себя вёл. После того как я получил от Вас первое письмо, моё мнение о нём сильно изменилось».

И добавляет в одном из последующих писем к ней:

«Горько слышать, что Вы всё ещё поглощены своей страстью к Ю. – и это в то время (?!), когда наши с ним отношения столь ухудшились… Я представляю себе дело так, что Вы так глубоко любите д-ра Юнга, просто потому, что не видите того омерзительного (?! – Р. Б.), что в нём есть. Когда я возвращаюсь к началу нашей переписки, мне кажется, что всё это было предопределено. Я рад, что теперь так же мало отвечаю за его личный успех, как и за научные достижения».

Что здесь можно сказать?

Конечно, смущает, «это было предопределено» (на это обращает внимание В. Эткинд). Буквально, от любви до ненависти один шаг. Что до остального, известно, что высокое может проваливаться в низкое, буквально низвергаться. Почти архетип (спасибо д-ру Юнгу). Хорошо если тянет в бурлеск, в гротеск, в фарс, это всё окультуренные формы. А случается, причём нередко, в откровенную пошлость (окультуренность?). Разве трудно представить себе какого-нибудь пошляка, который пытается раскрыть глаза Сабине:

«ты что, совсем слепая, что у тебя, никак, крыша поехала, ты что, не видишь какой это «омерзительный» тип».

Увы, и это человеческое, слишком человеческое.

Несмотря ни на что, Сабина продолжала играть «с чистыми намерениями». Она писала Фрейду:

«несмотря на все его колебания, я люблю Ю. и хотела бы вернуть его в отчий дом. Вы, профессор Фрейд, и он не имеете даже малейшего представления о том, насколько близки Вы с ним друг другу – ближе, чем кто-либо может себе вообразить».

Сабина имеет в виду не пресловутое «давайте жить дружно», а глубокое понимание близости двух мужчин, о которой им самим неведомо.

Сабина Шпильрейн между Зигмундов Фрейдом и Карлом Юнгом: мудрость женщины, умеющей «разглаживать мужские морщины»…

Сабине Шпильрейн одной из немногих удалось поддерживать теплый и плодотворный контакт, как с Юнгом, так и с Фрейдом, уже после их разрыва, когда они расстались непримиримыми врагами. Как подчёркивают многие из исследователей, она не только сохранила преданность своим учителям, не только не втянулась в их дрязги, но и в ряде случаев вчерашняя пациентка вела себя мудрее учёных мужей. Сам Фрейд позже признает значение Сабины в смягчении атмосферы взаимного неприятия Общества психоаналитиков:

«Как женщина, Вы имеете прерогативу более точно видеть вещи и более достоверно оценивать эмоции, чем мужчина. Тем более приятно, что Вы стали нежной рукой разглаживать наши складки и морщины. Действительно, я часто страдаю от своей неспособности поддерживать среди членов нашего Общества достойный уровень личного поведения и взаимного уважения».

…Фрейд-Шпильрейн-Юнг: семитско-антисемитский треугольник

Есть ещё один вариант нашего «треугольника», которого не могу не коснуться, хотя надеюсь ничего «архетипического» в нём нет, скорее исторический атавизм, но исторические предрассудки столь же живучи, как и бытовые. Фрейд – еврей, в его окружении большинство евреи, Сабина Шпильрейн – еврейка, Юнг – немец. Хотим мы того или нет, возникает треугольник: «еврей-ариец-еврейка» с потенциальными семитско-антисемитскими коннотациями.

Мы уже говорили о фантазиях Сабины, вообразившей, что её сын от Юнга, которого назовут Зигфридом, станет символом арийско-семитского единства. Не получилось, её предложение оказалось неприемлемым, оно не входило в жизненные цели Юнга. Сама Сабина позже вышла замуж за врача из Ростова, еврея Павла Шефтеля[273].

Фрейд писал ей в это время, что её фантазии родить нового Спасителя от арийско-семитского союза

«никогда не казались мне привлекательными. В это антисемитское время Господь не случайно дал ему родиться от благородной еврейской расы. Впрочем, я знаю, что всё это лишь мои предрассудки»,

и далее

«я едва выносил, когда Вы продолжали восторгаться своей старой любовью и прежними мечтами, и рассчитываю найти союзника в чудесном маленьком незнакомце. Сам я, как Вы знаете, излечился от последней толики моего предрасположения к арийскому делу. Если ребёнок окажется мальчиком, пожалуй, я бы хотел, чтобы он превратился в стойкого сиониста. В любом случае он должен быть тёмноволосым, хватит с нас блондинов (?! – Р. Б.). Пусть избавимся мы от всего «неуловимого»! Мы евреи и останемся ими. Другие только эксплуатируют нас и никогда не поймут и не оценят нас»