Мужчина, которого она забыла

Это браслет, который тебе дали в больнице, – розовый, потому что ты девочка. На нем написано: «Малышка Армстронг». Его надели тебе на ножку, а он все время соскальзывал, ведь ты была такая крохотная – родилась раньше срока на целый месяц, день в день. Мы думали, ты будешь апрельская. Я представляла себе нарциссы, синее небо и дожди, а ты решила родиться на месяц раньше, в сырую промозглую пятницу. В пятницу, тринадцатого, между прочим, хотя нас это не испугало. Если кто и появился на свет наперекор всем дурным приметам, так это моя дочурка. И ты, зная себе цену, не хныкала и не плакала, а разразилась могучим криком. Объявила миру войну.

С нами долго никого не было – ты родилась раньше срока, а бабушка жила далеко. Поэтому первые шесть часов мы провели вдвоем. Ты пахла сладко, будто пирожное, и была такая теплая и такая… правильная. Мы лежали в самом конце общей палаты за занавесками. Я слышала, как разговаривают другие мамочки, как их навещают посетители, как плачут детишки, – слышала, но сама не хотела в этом участвовать. А хотела, чтобы были только ты и я. Я держала тебя на руках, такую крошечную и сморщенную, словно бутончик. Смотрела, как ты, нахмурив личико, дремлешь у меня на груди, и говорила тебе, что все будет хорошо, потому что мы вместе. Мы вдвоем были как целый мир, а все прочее не имело значения.

1 Клэр

Мне надо освободиться от матери: она сводит меня с ума. Нет, я не сумасшедшая. Хоть и на пределе.

А какое лицо было у мамы, когда мы вышли из больницы… Это выражение не сходило до самого дома: стойкость и уныние. Хотя она молчала, было слышно, как жужжат слова у нее в голове: «Как это похоже на Клэр – взять и все испортить, когда жизнь только наладилась».

– Я перееду к вам, – говорит мама, уже проникнув в гостевую комнату и расставив личные вещи на полочке в ванной, будто я ничего не вижу. Было ясно, что она приедет, как только тайна раскроется. Я и сама этого хотела, но ведь можно дождаться приглашения, а не сваливаться на голову. Эти скорбные взгляды и приглушенные разговоры, которыми теперь полон мой дом, невыносимы. – Поживу в комнате для гостей.

– Еще чего! – Я поворачиваюсь к водительскому креслу. Меня за руль не пускают с тех пор, как я сбила почтовый ящик. Штраф оказался заоблачный, потому что ящик принадлежал Ее Королевскому Величеству; если задавить корги, вас, наверное, вообще сошлют в Тауэр. Мама – очень осторожный водитель, но не смотрит в зеркало, когда включает заднюю передачу. Словно думает, что безопаснее закрыть глаза и надеяться на лучшее. Раньше я очень любила водить. Мне нравилось чувствовать себя свободной и независимой, нравилось знать, что можно в любое время куда угодно поехать. А теперь ключи от машины исчезли. Как же меня это бесит! Мне даже не дали поцеловать их на прощание – спрятали где-то, где я их никогда не найду. Знаю, потому что уже пробовала.

А я считаю, что водить можно. Пусть только никто не стоит на пути.

– Тебе не нужно переезжать, до этого пока не дошло, – настаиваю я, хотя мы обе знаем, что она уже переехала. – Мне еще долго не понадобится помощь. То есть я же умею говорить и думать о… – Я неопределенно помахиваю рукой, но осекаюсь под торжествующим маминым взглядом. – О разных вещах.

– Клэр, от такой проблемы не спрячешься. Поверь мне, я знаю.