Мужчина, которого она забыла

Кэйтлин сидит за рулем, я смотрю на ее профиль. Поехать по магазинам мы решили вчера. Кэйтлин не захотела возвращаться к Бекки за своими вещами, даже айпод у нее оставила. Не хотела видеть ее – по крайней мере какое-то время. Понимаю: Бекки – часть ее прошлой жизни, а Кэйтлин готовится начать новую. Тем не менее мама связалась с Бекки и попросила отнести вещи на почту.

Кэйтлин сбежала в Лондон почти с пустыми руками, и я взяла ее за покупками. Это слабый предлог, чтобы выйти из дома, но уж какой есть. Мне позволено выходить в город под присмотром Кэйтлин, а это почти так же здорово, как выйти одной. После той прогулки с Райаном у нас с мамой немного улучшились отношения. Не то чтобы мы вдруг научились понимать друг друга; от того, что мы вместе сели на поезд и наехали на владельца стрип-клуба, между нами не рухнула стена. Просто впервые за долгое время мы сделали что-то вместе, что-то, о чем я еще не успела забыть; у нас теперь есть общая тема для разговоров помимо статей, которые мама вырезает для меня из «Дэйли мейл». И мы стараемся быть добрее друг к другу. Для нее это нелегко, но она очень старается не слишком мной командовать. Мне даже разрешено пользоваться кредиткой. Пин-код – 1-9-7-1, год моего рождения. Вряд ли я забуду, когда родилась. Этот номер я выбрала несколько лет назад, задолго до того, как мне поставили диагноз. Я уже тогда столько раз забывала стандартный код, что мою карту изымали и резали на куски чуть ли не каждый месяц. Мы с Кэйтлин смеялись над моей забывчивостью. Как мило – глупышка Клэр не может запомнить пин-код, у нее голова забита мыслями. А теперь я спрашиваю себя, не тогда ли впервые проявилась болезнь и тьма начала забирать меня по кусочкам?..

Кэйтлин зевает, совсем как в детстве – лицо растягивается в широкий круг.

– Устала? – спрашиваю я, хотя и так видно.

Кэйтлин кивает:

– Давно уже.

Помню, мы приехали домой в десятом часу вечера. Эстер еще не ложилась – они с Грэгом играли в прятки. Было странно видеть их вместе. Эстер веселилась вовсю, но мне при виде них стало не по себе. Будто я оставила дочь с чужим человеком. Хотя я знала, что он ее отец и мой муж, мне это не понравилось. Чувство тревоги, которое возникает каждый раз, когда я его вижу, стало сильнее. Я перечитала наши записи в книге воспоминаний. Очень красивая история. Именно так я ее и воспринимаю – как историю. Жаль, что героиня так рано отдала концы. Это как если бы Анна Каренина бросилась на рельсы в третьей главе, а Кэтти умерла до прибытия Хитклифа.

Эстер в восторге кинулась к старшей сестре на колени и скоро уснула. Кэйтлин понесла сестренку наверх, но я направила ее в свою спальню и укрыла их с Эстер одеялом. А потом сама под него нырнула.

– Помнишь, как мы с тобой устраивали переночевки? – спросила я.

– Ты единственная мама на свете, которая сама будит ребенка, чтобы он пришел спать к ней в постель, – улыбнулась Кэйтлин.

– Просто мне тебя не хватало. Когда ты была маленькой, я много работала и училась. Мы очень мало времени проводили вместе. Нет такого правила, чтобы нельзя было после полуночи поболтать со своей дочерью!

Мы включили телевизор, приглушили звук, чтобы не разбудить Эстер, и не обсуждали ни будущего ребенка, ни его отца, ни экзамены, ни секреты, ни мою болезнь – просто смотрели какой-то плохой фильм, пока Кэйтлин не задремала. После этого я еще долго глядела, как эти двое спят – свет от экрана мелькал на их лицах, и мне было очень спокойно и хорошо.

В какой-то момент за дверью остановился Грэг – может, раздумывал, не войти ли. Я напряженно застыла. Сердце громко колотилось в груди. Мысль о том, что в мою спальню войдет мужчина, которого я с каждым днем узнаю все меньше, испугала меня. Возможно, он почувствовал мой страх, потому что спустя секунду тень под дверью исчезла. А я после этого еще долго не спала – вслушивалась, ждала. Боялась, что он вернется.

Когда я объявила, что мы с Кэйтлин едем за покупками, по маминому лицу было видно, что ей эта идея не нравится. Однако разрешение мы получили. Она наблюдала с крыльца, как Кэйтлин выводит мою машину на дорогу. Эстер стояла рядом и громко протестовала против того, что ее оставили дома.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я Кэйтлин.

– В смысле, не считая усталости? Вроде лучше – теперь-то все позади. Можно вздохнуть свободно.

– Бабушка записала тебя на медосмотр, – говорю я, хотя Кэйтлин наверняка уже знает об этом. Я сообщаю людям новости по несколько раз, чтобы самой не забыть. Загружаю и перезагружаю свою кратковременную память. Черпаю воду дырявым ведром. – Завтра к терапевту, в больницу, а потом…

Я замолкаю, и Кэйтлин, не глядя на меня, въезжает на парковку торгового центра. Моя дочь не желает говорить о беременности, несмотря на решение сохранить ребенка. Возможно, считает бестактными разговоры о будущем, ведь это слово так мало для меня значит. А для нее? Мы ни разу это не обсуждали, но Кэйтлин и ее ребенка может поджидать тот же недуг. Еще бы ей не сомневаться.

Мы заходим на первый этаж, и я спрашиваю с нарочитым весельем: