Мужчина, которого она забыла

– Почитай, – велит она, взбираясь мне на колени. Я листаю страницы, однако в этот раз не только слова, но и картинки потеряли для меня всякий смысл. А сочинять бесполезно: Эстер знает книгу наизусть и не желает мириться с моими выдумками. Она на меня сердится. Я ее разочаровала.

– Раньше ты читала, мама. Что с тобой не так?

– Вот что, – говорю я и с громким стуком швыряю книгу в стену. Эстер заливается слезами. Я пытаюсь обнять ее, но она вырывается и убегает наверх. Не помню, чтобы она когда-нибудь так рыдала – содрогаясь всем телом, тяжело всхлипывая. Эстер всегда такая жизнерадостная, а я довела ее до слез.

– Что стряслось? – спрашивает мама с порога. Она была где-то в глубине дома, в сотый раз вытирала пыль с одних и тех же вещей. Я недавно поняла, что для нее это способ быть и в то же время не быть со мной рядом. Она прячется в якобы пыльных, а на деле – безупречно начищенных комнатах, чтобы не видеть мои неудачи.

– Я разучилась читать Эстер сказки, – объясняю я. – Она на меня сердится, я на себя тоже. Вот, книгу бросила.

Мама грустно смотрит на меня и садится на край дивана, не выпуская из рук метелку для пыли.

– Лучше бы у меня был рак, – говорю я. – Тогда я хотя бы могла читать Эстер сказки и любить мужа. И меня бы выпускали из комнаты. А сейчас я не на высоте.

– Какие уж тут высоты, – улыбается мама. – Это так похоже на мою дочь – переживать, что ей не покорилась болезнь Альцгеймера.

– Ну, ты тоже виновата. Ты всегда говорила, что ключ к успеху – в том, чтобы быть счастливой, и я довольно рано решила, что все совсем наоборот. А теперь…

Я замолкаю, поскольку в голову приходит мысль, которая никому не понравится.

– А теперь? – настаивает мама.

– Теперь я не знаю, что такое счастье. И что такое чувства, если они так легко забываются из-за тромба в мозгу. Они вообще настоящие?

– Думаю, настоящие, – говорит мама. – Я люблю тебя больше всех на свете, даже больше твоего отца, а его я любила очень сильно. Тебя любит Грэг, и это настоящая любовь, хотя, признаюсь, поначалу я в нем сомневалась. Тебя любят Эстер и Кэйтлин. И многие другие. Это настоящие чувства. Мне кажется, любовь нас переживет. Когда мы уходим, она остается. Любовь реальнее наших тел. Это, – мама щиплет себя за локоть, – всего лишь упаковка.

Я растроганно смотрю на нее. Мама дарит мне надежду – не на излечение, а на покой в голове. В моей бедной, вечно занятой, умирающей голове.

– Пойди, поищи Эстер, – говорит мама. – Вместе можно не только читать. Достаньте краски, поиграйте в саду.

Я киваю и взбираюсь по лестнице. Эстер сидит на полу своей комнаты и глядит в окно. На улице холодно, дует сильный ветер, однако дождя нет.

– Прости, что я бросила книжку, – говорю я. – Я рассердилась. Забыла, как читать слова.

– Иногда я забываю, какая моя буква, – отвечает Эстер. – Знаю, что «Э», но хочу «Дже» – она красивее. Лучше бы меня звали «Дженнифер».

– Хорошее имя, – соглашаюсь я, садясь рядом с ней на пол. – Но ты еще лучше.

– Мама, не грусти, – говорит Эстер. – Будем учить буквы вместе.

– А сейчас чем займемся?

– Сварим шоколад? – широко улыбается Эстер.

– Или порисуем?

– Или пойдем в парк?

– А может, в сад?

– Ладно, – уступает Эстер. – Что будем делать в саду?

При мысли о нашем крошечном садике мне в голову приходит только одно:

– Мы выроем огромную яму.

* * *

Впрочем, хватает нас ненадолго. Заскучав, Эстер откладывает совок, идет к воротам и гремит засовом. Бедняжка, ей приходится делить со мной несвободу.

– Пойдем в магазин за пуговками? – с надеждой спрашивает она.

– Лучше спросим бабушку – может, у нее есть?

Я вижу маму в окно. Она на кухне, моет посуду, хотя для этого стоит специальная машина. Маме нужен предлог, чтобы держать нас под наблюдением.

– Нет, я хочу в магазин и посмотреть деревья! – Эстер просит так жалобно, что я тоже начинаю по ним скучать.

– Надо спросить бабушку, – повторяю я. – Может, она с нами сходит.

– Бабушка заставляет меня есть яблоки, – мрачно говорит Эстер. – А я хочу журнал со штучкой.

«Штучка» – это бесплатная игрушка, которая прилагается к детскому комиксу. Есть в этих подарках какая-то незамутненная радость. Моей дочери все равно, что за штучка ей достанется – обычно она забывает или ломает их на другой день; главное – восторг от покупки. Мы с Грэгом однажды пошутили, что на ближайшее Рождество набьем подарочный чулок халявой из детских журналов. Воспоминание заставляет меня вздрогнуть. Мы стояли в магазинчике, Эстер с надеждой набрала охапку комиксов, а Грэг обнял меня и поцеловал в щеку. Вот каким оно было, мое счастье… Я и сейчас счастлива от того, что вспомнила.

– Магазин ведь в конце улицы? – спрашиваю я, а сама не знаю, говорю ли о настоящем магазине или о том, куда мама посылала меня за молоком в стеклянных бутылках, когда мне было лет семь.

– Да, – уверенно отвечает Эстер, хотя я с тем же успехом могла спросить, в какой стороне Диснейленд.

Воспоминания меня ободряют. Похоже, болезнь отступила. Нужно этим пользоваться.