Мужчина, который вернулся

— Еще не думала, — натянуто ответила Харриет.

— Тогда нареките его Соломоном. Это имя ко многому обязывает, и он должен его оправдать: все лабрадоры — умницы.

— Я подумаю об имени, когда придет время, — ответила девушка, словно и не собиралась воспользоваться этим предложением.

— И не назовете его Соломоном?

— Нет. Н-нет, не думаю.

Доктор снова улыбнулся. Эта возмутительно непонятная, загадочная улыбка начинала выводить Харриет из терпения.

— Скажите мне, — вдруг произнес доктор Дрю, словно имел абсолютное право знать ответ, — сейчас вам где-то между двадцатью четырьмя и двадцатью шестью, почему вы не замужем? Потому, что ваша художническая душа алчет свободы, или потому, что привыкли отшивать мужчин этими вашими зелеными глазами? И этим ядовитым время от времени язычком!

Она ответила сразу и довольно бойко:

— Конечно, из-за ядовитого язычка. И моих зеленых глаз!

— Ничего общего со страстным стремлением к свободе?

— Насколько мне известно, ничего. Но меня никогда не подвергали психоанализу. Возможно, психоанализ выявил бы несколько таких качеств, о которых я даже не подозревала.

— Возможно.

— Вы же не занимаетесь гипнозом? — спросила Харриет, теряясь в догадках, что же в его темных глазах так завораживает ее.

— Не беспокойтесь. — Доктор почти ласково улыбнулся. — Вас я не загипнотизирую.

Харриет поспешно встала и прошла через всю комнату к картине на дальней стене. Это была довольно приличная акварель, и она подумала, что узнает художника... но не успела посмотреть на подпись автора, как за ее спиной появился доктор Дрю.

— Недурно, — заметила Харриет и задохнулась, словно от долгого бега.

Филип Дрю согласился, что картина неплохая.

Харриет перешла к книжному шкафу и стала рассматривать книги. Предположив, что все они принадлежат доктору Парксу, она снимала некоторые с полок и вдруг обнаружила на форзаце одной из них имя Филипа Дрю: это оказался томик особенно любимого ею поэта. В некотором удивлении Харриет обернулась и обнаружила доктора у себя за спиной.

С азартом она воскликнула:

— Так вы читаете Теннисона! Не думала, что в наше время у него много поклонников.

— Почему же? Теннисон всегда будет Теннисоном... или его любишь, или нет. Я в числе тех, кто любит.

— О, я так рада! — Харриет даже не заметила своей восторженности; она словно нашла родного брата. — Потому что безумно его люблю... даже «Идем в сад, Мод». Честно говоря, это одно из моих любимых стихотворений.

— И мое тоже.

— Правда?

Доктор улыбнулся — но на этот раз просто, без загадочного или насмешливого выражения. Потом, к большому замешательству Харриет, понюхал ее волосы.

— Что это? — спросил он.

— Что «что»?

— Ваши духи.

— «Лилия долины».

— Не меняйте их, — сказал он. — Они вам подходят.

— Но, по-моему, вы намекали на мою агрессивную индивидуальность?

— Тем не менее, думаю, вам следует сохранить духи «Лилия долины». Кстати, о цветах, может, выйдете в сад и срежете несколько цветков? Для моих ваз? Помните?

— Вы на самом деле хотите, чтобы я аранжировала для вас букеты?

— Иначе не отпущу. Из-за вас я и правда теперь чувствую, что в результате холостого образа жизни и отсутствия рядом милой маленькой женщины лишился очень многого, и если хотите помочь и отплатить мне за гостеприимство, то наполните вазы. Верните мою довольно печальную комнату к жизни и оставьте об этом дне благоухающую память.

Харриет криво улыбнулась:

— Вам прекрасно известно, что вы шутите. Ну хорошо, пойдемте в сад!

Они провели некоторое время в саду, выбирая подходящие цветы, потом Харриет еще полчаса посвятила аранжировке букетов, пока не убедилась, что слегка запущенная столовая стала приятнее глазу, чем до ее прихода.

Кроме того, Харриет поставила вазу с розами в центре обеденного стола в столовой и сделала очаровательную композицию для холла.

— Думаю, смотровой кабинет лучше оставить в покое, — предложила она, и хозяин с готовностью согласился.

Казалось, одна мысль о появлении там цветов привела его в ужас.

— По крайней мере, оставьте мне хотя бы одно место, где сохранится привычная атмосфера, — грубовато попросил он.

Харриет рассмеялась:

— По-вашему, вы попали в подчинение?.. Женщине! Страх перед женским влиянием — вот что заставляет вас оставаться холостяком.

— Возможно.

— Вы предпочитаете запах антисептика, а я уверена, что, будь у вас жена, она просто бы его ненавидела. — Харриет сморщила нос. — Хотя лично у меня запах антисептика отвращения не вызывает.

— Рад это слышать.

Но доктор Дрю не пояснил почему.

Харриет убралась на кухне, ликвидировав с кухонного стола следы своей возни с горшками и вазами, и внимательно огляделась, чтобы полностью увериться, что после ухода все останется в порядке. Она объяснила, что не хочет создавать ему неприятностей с экономкой из-за беспорядка в комнате, и доктор Дрю нашел очень забавной мысль, что кто-то посмеет ему указывать или просто поставит под сомнение его действия. Правота Харриет наглядно подтвердилась — как она и доказывала сестре, доктор Дрю обладал невероятным самомнением.