Мужчина мечты. Как массовая культура создавала образ идеального мужчины

После Второй мировой войны зарплата и карьерные возможности молодых женщин продолжали расти[9]. Подростки покупали и слушали новую музыку[10]. Телевидение стало бороться с кинематографом за зрителей. Молодые, просто одетые поп-звезды начали вытеснять шейхов, султанов, летчиков – особенно в прессе, целевой аудиторией которой были молодые девушки. Новое поколение журналов – Boyfriend, Roxy, Mirabelle, Romeo, Valentine – появилось на свет в конце 1950-х и стало неотъемлемой частью подростковой революции. На страницах этих журналов активно рекламировались певцы и поп-звезды: Элвис Пресли, Лонни Донеган, Томми Стил и Клифф Ричард. Читателям предлагались сувенирные фотографии популярных героев, трафареты, которые можно было приутюжить к футболке и вышить по ним, и другие подобные «подарочки на память». Журналы для подростков стимулировали создание фан-клубов и распространение сплетен. Этот тренд особенно ярко проявился в 1960-х. Юные девушки запирались в своих спальнях и до одури слушали записи The Beatles на проигрывателях от Dansette.

Пока девушки-подростки давали клятвы верности популярным певцам, сердца их матерей все также принадлежали более зрелым исполнителям: Марио Ланца, Фрэнки Вогану или Перри Комо. Вполне вероятно, что женщины постарше – а иногда и дочери вместе с ними – вздыхали по красавчикам-докторам, которые стали так популярны среди кино- и телеаудитории в 1950–1960-х: Дирку Богарду в «Докторе в доме», «Баду» Тингуэллу в «Реанимационной палате № 10», Биллу Симпсону в роли доктора Финлея, Ричарду Чемберлену в роли красивого интерна, доктора Килдэра. В 1950-х заточение в клетке домашнего хозяйства давалось женщинам нелегко: это было десятилетие Бетти Фридан и ее «Загадки женственности» (The Femine Mystique)[11], психоза домохозяек и бесконтрольного приема таблеток. Росло потребление транквилизаторов (валиума – диазепама)[12]. Особой популярностью в те годы пользовались медицинские романы. Замужество с врачом с перспективой стабильного дохода и высокого общественного статуса казалось верной ставкой, позволяло рассчитывать на комфортную жизнь среднего класса. И некоторые женщины полностью доверялись домашним врачам, надеясь, что те поймут причины надвигающейся волны женского отчаяния; что у профессиональных медиков найдутся ответы хотя бы на какие-то вопросы[13].

Борцы за свободу женщин в 1970-х считали, что докторам – вне зависимости от того, общались те с больными покровительственно или на равных, – слишком часто приписывали социальный статус-кво. Они будто бы олицетворяли потерянную надежду на представителей патриархальной модели. Однако на них точно нельзя было положиться в диагностике женской социальной фрустрации и сопутствующих трудностей[14]. И действительно, набирала силу феминистическая критика патриархата, и наиболее радикальные теоретики считали, что вера женщин в романтические идеи ошибочна сама по себе. «Сначала вы утопаете в его объятиях, но в итоге тонете в раковине с грязной посудой» – предупреждение, которое нередко печатали на кухонных полотенцах. Выражение, часто (хотя, скорее всего, ошибочно) приписываемое Глории Стайнем, «мужчина нужен женщине как рыбе – велосипед» тоже было популярно в то время[15]. Когда женщина заболевала, скорее всего, виноват был мужчина.

Феминистки как могли критиковали романтические мечты о встрече с «Единственным», называли их заблуждениями и обманом, а романтическую литературу – аналогом галлюциногена, разрушающего женский мозг. Например, Жермен Грир бескомпромиссно осуждала «возбуждающий вздор» авторства Барбары Картленд и «ей подобных»[16]. Однако даже несмотря на то, что феминизм второй волны набирал обороты, продажи любовных романов издательств Mills and Boon и Harlequin упорно росли. С чем это связано? Почему многие женщины становились зависимыми от чтения романтической литературы?

Ученые феминистки спорили о том, можно ли назвать эту зависимость попыткой женщин одурманить самих себя, чтобы следовать установленному мужчинами социальному порядку; или же это скорее компенсаторные эскапистские фантазии, помогающие скрыть от самих себя связанные с этим укладом несчастья. Не было согласия и в отношении того, как подобные фантазии работали. Были ли любовные романы территорией, где бескомпромиссные мужественные герои изменяли женщин под себя? Или же наоборот, женщины в своих фантазиях перекраивали мужчин: в рассказах, где герои страстно влюблялись и в конце концов падали к ногам героинь и голоса их хрипли от желания в мольбах о заключении брака? Можно ли сказать, что в романтических сценариях мужчины переживали трансформацию, приручение – ради семейной жизни и вечной любви? В 1970-х и позже женская независимость все больше крепла, и героини любовных романов становились разнообразнее и интереснее. Уходила жеманность, рос интерес к сексу. Но воплощения воображаемого героя, который прижимал героиню к своей сильной груди, образы привлекательной мужественности менялись намного медленнее.