Мужчина на расстоянии

Если Вы та гордая искренняя женщина, какой я Вас представляю, если Вы действительно любите точность во всем, как признались сами, Вы, конечно, расскажете, что происходило на самом деле, потому что хозяйка пиццерии, вероятно, намеренно сгущала краски и добавляла пикантные детали, чтобы сделать рекламу своему заведению.

Бесконечно взволнованный

Джонатан

Кей Бартольди

«Дикие Пальмы»

Фекамп

3 сентября 1998.

Кто Вы на самом деле, Джонатан Шилдс?

Кто Вы?

Кто Вы такой, чтобы без спросу лезть в мою частную жизнь, копаться в моем прошлом, глумиться над моими воспоминаниями?

Частный детектив?

Исписавшийся литератор, паразитирующий на чужих страстях, чтобы добавить «правду жизни» в свои бездарные романы?

Журналист из бульварной газетенки?

Два года назад мне уже звонил некий американский журналист, желавший состряпать большую статью о Дэвиде Ройле для Vanity Fair.Ему удалось выйти на меня, и он хотел знать буквально все об этом человеке, чье влияние и популярность так сильны в Голливуде. Писака пытался меня расспрашивать о его детстве, отрочестве, бурной молодости, о его достоинствах и недостатках. Он готов был немедленно выехать из Лос-Анджелеса в Фекамп, хотя вряд ли представлял, что это во Франции! Он готов был заплатить приличную сумму, все твердил: Money, money [33], у вас ведь только одно на уме! Я повесила трубку, но он не успокоился и прислал мне целую охапку статей о Дэвиде Ройле, светиле американского кинематографа, и кипу фотографий (добыча удачливых папарацци!): Дэвид Великолепный позирует с Деми Мур и Джулией Робертс, Дэвид с ослепительной улыбкой, с сигаретой в зубах в окружении других вельмож, таких же пустых и блистательных, как он сам, особняк Дэвида Ройла на Сиенега Авеню, роллс-ройс Дэвида Ройла, собрание картин Дэвида Ройла! Ему удавалось оставаться в тени, что почти невозможно, когда живешь в стране, где о знаменитостях известно буквально все. Заголовки были соответствующие: «Кто этот человек? Кто он на самом деле?»

Я его больше не знаю. Я его больше не люблю. Когда-то я действительно любила человека по имени Дэвид, я его боготворила, бесконечно уважала. Он был умный, тонкий, образованной, в его голове каждую минуту созревали безумные идеи, возникали смелые проекты. В нем было столько щедрости, изобретательности, остроумия, нежности. Жизнь била в нем ключом!

Как же он любил жизнь, Джонатан Шилдс!

С фотографий на меня смотрел совсем другой человек, он почти умер, он предавал и обманывал самого себя, он бросал женщин и друзей, он поклонялся исключительно «золотому тельцу».

Журналист позвонил снова. Он был необычайно горд собой, собирался назначить встречу, готов был заплатить еще больше, но я опять повесила трубку.

Неужели Вы и есть тот журналист, Джонатан?

И все что Вам нужно — пикантные сплетни?

Неужели Вы прибыли сюда под чужим именем, с запасом шпаргалок, подменяющих культурный багаж, чтобы усыпить мою бдительность?

Вы напрасно теряете время, Джонатан, и кроме того, Вы потеряете друга, а я ведь к Вам привыкла…

Вы приручили меня своими письмами, умными словами, емкими формулировками, красивыми образами, увлекательными описаниями. Должно быть, так Маленький принц приручал лисенка. День за днем. Письмо за письмом. Вы наполнили мою жизнь жарким свежим воздухом, средь полного безветрия разом задули сирокко, трамонтана, мистраль и памперо, все те ветра, названия которых мне поведал Дэвид, и которые должны были бы стать нашими с ним попутными ветрами. Я доверилась Вам, сдалась без боя. Вам удалось усыпить мою бдительность…

Жан-Бернар стал казаться мне пресным, закаты — холодными и невыразительными… Сыры мадам Мари не возбуждали аппетит, я все спрашивала: «Нет ли у Вас чего-нибудь еще?»; и плюшки с шоколадным кремом я покупала только затем, чтобы не обидеть славного мсье Ленэ. Я почти готова была разлюбить Фекамп, жизнь в провинции, утренние купания, прибрежные камни, от прикосновения которых на ногах остаются ссадины. Я снова жадно разглядывала корабли на горизонте…

Да, я настолько осмелела, что стала спокойно смотреть на отплывающие корабли, на суетящихся матросов.

Но своей грубостью, своей лживостью и изворотливостью Вы в одночасье разрушили все хорошее. Я чувствую себя разбитой, обманутой, глубоко уязвленной.

Больше Вы ничего от меня не получите Джонатан Шилдс. Я не буду Вам ничего рассказывать о своем прошлом, делиться с Вами своими откровениями.

Я страшно разозлилась, прочтя Ваше письмо, и пошла к Натали. Она чистила лук на кухне, изо всех сил сдерживая слезы. Я бросилась к ней и потребовала сказать всю правду о Джонатане Шилдсе, которого кроме нее никто не видел.

Она подняла на меня покрасневшие глаза и произнесла: «Ну, он такой, немолодой, я же Вам сказала». «А что еще, что еще Вы можете о нем сказать?» «Ну, что еще, я же Вам сказала, немолодой».

Я вырвала у Натали нож и направила лезвие прямо на нее. Я чувствовала, что она врет, что она что-то от меня скрывает, старается не смотреть мне в глаза. «Натали, — закричала я, — это очень важно, очень важно, Вы понимаете?»