Мужчина-подарок

Да-а-а, как сказала Ирма, мужчины – они другие. У них свои понятия о чести… и вообще обо всем… Черта с два! Они – мужчины – не другие. Они просто гады и сволочи! Женщина всем пожертвовала для Шаманаева, а он так и не предоставил ей доказательств своей любви. Подлец! И, может быть, даже трус! Я немедленно хотела довести это до Ирминого сознания, но в дверь просунулась голова Бориса Иваныча, одного из страстотерпцев.

– Ну вот, я так и знал, что вы тут кукуете! – сказала голова. – Ой, глядите, девки, Алекс прикроет эту комнату психологической разгрузки, если вы тут по два часа перекуривать будете!

– А что, нас кто-нибудь искал? – спросила я.

– Да эта «Омега» уже объявила тебя в сетевой розыск!

– Зачем?

– А они придумали в свои коробки с канцелярщиной какие-то рекламные бумажонки вкладывать.

– И что?

– И то! Кроме Надежды Николаевны Михайлушкиной, им, видите ли, ни один другой дизайнер не подходит!

Вы понимаете, что я не могла при этом сообщении не обрадоваться. Я и сделала это так бурно, что даже несчастная Ирма расхохоталась.

– Ты делаешь успехи, – сказала она.

– Это все ты, Ирмочка-ширмочка! – пропела я. – Это ты меня научила! Век не забуду! – И я расцеловала ее в обе худющие и еще мокрые щеки.

Потекли дни, полные интересной работы. Я теперь часто задерживалась в фирме, потому что спешить мне было некуда и не к кому, а голова, будто в нее вставили какой-то новый элемент, работала почти в непрерывном режиме. Только вот с новым названием нашей фирмы и с ее логотипом почему-то никак не получалось. Но я и без этого принесла шаманаевскому детищу много пользы, поэтому о своем заказе он тактично не напоминал, а зарплату мне повысил очень прилично.

Я купила и пылесос, как хотела, и мобильник, и даже слегка приоделась. Но окончательно почувствовала себя хорошо зарабатывающим человеком только тогда, когда наконец перестала стирать полиэтиленовые пакеты и сушить их в кухне на веревочке: сначала одну сторону, а потом, вывернув их наизнанку, другую. Надо сказать, что умение выбрасывать пакеты я тренировала в себе с большим трудом. Сначала я научилась выбрасывать только сильно загрязненные, а остальные продолжала стирать и сушить. Потом стала стирать только нестандартного размера: мало ли что нестандартное придется в них положить. Когда же однажды вечером, повертев в руках необычно плотный квадратный пакет из-под замороженных овощей, я засунула его в помойное ведро, то поняла – победа над пакетами является полной и бесповоротной! У меня есть деньги, чтобы покупать себе рулоны чистых, использовать их по мере надобности и без сожаления выбрасывать.

И сушилку-держатель для зонта из пустой пластиковой бутылки я теперь ни за что не стану делать! И крышку банки горячим чайником открывать!

Вам, конечно, не нравится, что я завелась про пакеты и опять про сушилку-держатель? Вам бы хотелось про другое? Я расскажу, куда денусь, раз уж и так разоткровенничалась!

Ну, во-первых, про Дашку Дроздецкую и ее мужа.

Неповоротливый увалень Паша неожиданно для всех проявил жуткий темперамент и очень прилично врезал Воронцову промеж глаз прямо возле «М» и «Ж». Я как раз в тот момент расслаблялась в комнате отдыха под мелодии нового диска и ничего не слышала. Горыныч, темперамент которого уже был известен ранее, в долгу не остался. Их с Пашкой с трудом растащили вовремя подоспевшие страстотерпцы вместе с боссом. Этот шум и вопли Шаманаева были отлично слышны даже сквозь наушники магнитофона, и я в большой тревоге выбежала в холл. Зрелище передо мной предстало незабываемое: два бойца, истекающие кровью, и Лешка Шаман, сквозь зубы делающий официальное заявление, что если хоть кто-нибудь еще хоть раз хоть что-то подобное… Заканчивать предложение ему не пришлось, потому что все и так все поняли. По завершении данного «мероприятия» я тихохонько опять ретировалась в комнату отдыха дослушивать расслабляющие мелодии, поскольку опять излишне взволновалась.

Горыныч неделю ходил с бровью и носом, залепленными пластырем, выкрашенным под цвет человеческой кожи. Несмотря на этот цвет, пластырь все-таки здорово выделялся на его человеческой коже, и все над ним подсмеивались. Пашка ничего себе не залеплял, приходил на работу с болячкой на верхней губе и разноцветным синяком под правым глазом, сильно поражающим воображение. Свой компьютер он перенес к окну, подальше от Дашки, и обращался к ней только в случае острой необходимости и через посредников.

Шаманаев по поводу всего случившегося рвал и метал. Тандем «Даша + Паша» рассыпался, что сильно вредило работе. Молодые люди привыкли творить вместе, и порознь все у них получалось гораздо хуже и медленнее.