Я тогда словно в омут с головой рухнула — сплошная чернота в памяти, ни вздохнуть, ни даже осмотреться толком. И безнадежность, полная. И от нее…
Я даже вздрогнула. Вспомнила. Вспомнила тот момент, когда достигла дня своей персональной ямы отчаянья, оттолкнулась от нее и начала медленно, очень медленно всплывать.
Вот оно, это странное чувство — когда у тебя ничего нет, тебе нечего терять. И появляется сумасшедшее, отмороженное и слегка равнодушное чувство свободы.
Когда Макс забрал меня из больницы, вылечил ногу и разом вернул все надежды на будущее — он, сам того не понимая, отнял ту чертову свободу пустоты. А я, вроде бы вцепившись зубами и ногтями за потерянную было жизнь, пытаясь втиснуться в уже сброшенную старую кожу, одновременно с этим всеми четырьмя лапами отбрыкивалась от любой его попытки вписать меня в рамки жизни новой.
Короче, психиатрия на гастролях, акт первый, па-де-де цыганочка с выходом.
Нет, дорогая. Подсознание — оно, конечно, вещь нужная. Да только воли ему лучше не давать. Пора начинать головным мозгом жить, а не спинным, в который одни рефлексы записаны.
Вот Макса взять… хотя бы. Да не охренела ли я на парня бочку катить с утра до вечера — рожа мне его, видишь ли, равнодушная не понравилась. Окстись, балетка, вокруг тебя в жизни никто столько не выплясывал, сколько этот парень, ты хоть спасибо бы сказала. Нет, челюсть вперед, волосы назад, мозги вообще в другой пуанте оставила.
Ых… короче, думать обо всем этом хорошо и полезно. А вот что на практике делать
— с этим я затрудняюсь. Ну, то есть, я вот пока по Максу в ванне ерзала, старалась не вредничать и вообще вести себя как хорошая девочка. От натуги аж снова сама себе мозг отключила и давай дебильные вопросы задавать, хихикать, как первоклашка у витрины сексшопа, краснеть…
Нет, ну краснела я не из-за мозгов. Просто внезапно обнаружила, что округлившееся тело тоже на Макса… реагирует.
Вот это жаркое покалывание в груди и внизу живота, и ощущение обнаженного и теплого мужского тела подо мной — все это оказалось для меня слишком новым и неожиданным. Слишком… большим и остро-чувственным.
И глазища эти его, и губы… которые шевелятся! Когда он говорит! И недвусмысленное свидетельство того, что он меня тоже… почувствовал…
Уф.
Ну, я в теории знала, как это бывает. К выпускному курсу на потоке девственниц почти не осталось. У некоторых девок по два аборта к совершеннолетию.
Я-то береглась, и не из какой-то там особой моральной чистоты, просто до дрожи боялась залететь и вылететь, если на этом деле поймают. Да и пахать приходилось так, что на парней я обычно смотрела с равнодушным интересом мясника: достаточно ли у него мышечной массы, чтобы он меня в поддержке не уронил.
Впрочем, к концу репетиционного дня мы все друг на друга так смотрели, не различая пола. Кто там голый, кто переодевается, кто из душа выпал — да не пофиг ли, тут бы на ногах удержаться и не рухнуть от усталости.
А тут на тебе полный букет непривычных ощущений.
Вот прямо расцеловала бы Касси в системный блок, за то, что она своим Гамлетовзломом сбила меня с этой странной волны. Я аж встряхнулась. Ну и решила на практике попробовать, что там сама себе надумала за это время, и на что Мик намекал, и…
В общем, решила попробовать сделать вид, что никакой войны между нами не было, а мы просто с Максом хорошо живем вместе. Кстати, прямо наслаждением оказалось одеться как мне нравится, без оглядки на «посмотри на Мастера и поступи наоборот».
Вот только ради одного его выражения лица это стоило сделать!
Уже поздно вечером, скрутившись в маленький одинокий крендель под одеялом и даже немножко поплакав (а сама не знаю, с какого черта, просто так. Может, стресс?) я поймала себя на том, что вроде как жду привычного теплого Макса, чтобы уснуть, уткнувшись носом в его плечо и одновременно с этим… боюсь?
Нет, не так. Не боюсь. Волнуюсь ужасно.
Вот он придет, разденется… и я ж тоже по сложившейся привычке нырнула в постель в одних трусиках… и… и…
А если он что-нибудь сделает… эдакое? Страшно и волнительно и…
А если не сделает, я же его сама покусаю.
— Ты уже легла? — донёсся тихий голос от двери. За всеми размышлениями я даже не заметила, как он оказался в комнате, — Чего не зовёшь тогда? А то мне Кассандра передала, что ты уже дырку в простыне протерла ёрзаньем.
— Ничего я не ерзала, — по привычке взъерепенилась я, но тут же обмякла, натянула одеяло на голову и там под ним тихонько всхлипнула. От переполнявших чувств. А чего он пришел! Из душа! С мокрыми волосами и капельками на голой груди… и шорты эти его с одной стороны на бедро спозли… а я ему даже сказать не могу! Ничего! Подумает еще, что я дура озабоченная.
— Юлия, ты чего? Плачешь? Болит что-то? — Макс вскинулся, как охотничий пес на звук выстрела. И полез выкапывать меня… из одея… ла-а-а…
— Юлия! Да что случилось-то? Подожди, сейчас целителей на дом вызову!