Мужчина внутри

Его желание стало только сильнее, он даже не думал, что так может быть. И это его беспокоило. Табер знал, как связаны Кэллан и Меринас. Видел симптомы. У него тоже они были, вот уже год с лишним, но они пока не были такими яркими. В конце концов, он свою пару не целовал. Не позволил себе излиться в ее тело.

Если Рони — его пара, значит, она носит его метку. Несколько раз за прошедшие с момента его отъезда из Сэнди Хук месяцы он оказывался к ней совсем близко. Хотел увидеть эту легкую незаживающую отметину на ее плече.

Не то, чтобы он искал этих встреч. Находиться с ней рядом для него было невозможно.

Она не говорила с ним. Увидев Табера на своем пути, Рони просто переходила на другую сторону улицы. Если они встречались глазами, ее взгляд тут же наполнялся яростью, сверкал раздражением — и он не понимал причин этого гнева. Разве он не оказал ей услугу, оставив ее в покое? Он не звонил ей, не навещал ее. Не говорил с ней о том, как ему живется. Почему она злится? И почему ему так важно это знать?

Конечно же, если он ее пометил, должны были проявиться кое-какие симптомы. Черт, Меринас в самом начале процесса испытывала такую боль, что если бы доктор Мартин не понял, в чем дело, ее бы положили в больницу.

Табер всегда был в курсе новостей о жизни Рони. Она пока не жаловалась ни на что необычное — он вот уже несколько месяцев наблюдал за ней. А его тело страдало, желая ее. Страдало так, что лишало покоя, и это злило — ведь он иногда просто не мог сосредоточиться на работе, все думал и думал о женщине, которую хотел.

Он снова опустил глаза к отчету на столе перед собой, и тут дверь офиса с грохотом отворилась.

— Включи новости! — В большой кабинет, где работали одновременно Табер и Кэллан, ворвалась Шерра.

Дом раньше принадлежал Совету Генетики. Сто пятьдесят акров земли в горах Монтаны было отдано под нужды Кошачьей Породы, и Кэллан и Табер являлись ее собственниками, по крайней мере до тех пор, пока не будет сформирован прайд. А на это, как они уже поняли, уйдут годы. Табер оторвался от распечатки отчета, которую читал, когда Шерра включила с помощью пульта телевизор — огромный плазменный экран на стене напротив. Ее раздражение было почти ощутимо.

У журналистов уже были сведения о новых Кошках, но больше всего тревожило то, что они знали и про других.

Отслеживать сплетни и выделять из них правду было трудно. Учитывая шифры, которыми пользовался Совет для своих бесчисленных передач — еще труднее. У него просто не было желания смотреть еще один выпуск новостей.

Изображение на экране заморозило его внутренности. Полный азарта голос журналиста заставил кровь застыть в его венах. Увидев лицо женщины на экране, Табер зарычал.

— Вероника Эндрюс, механик, подрабатывающий бухгалтером в Сэнди Хук, тоже носит метку одного из существ, называемых Кошачьей Породой. — Блузка Рони была разорвана, она хрипло кричала от боли, а камера все пыталась поймать в прицел маленькое, похожее на синяк пятнышко на ее плече.

Табер медленно поднялся на ноги. Шок пронзил его с ног до головы, когда воспоминания о тех далеких днях вспыли в его голове: его губы на ее коже, его клыки царапают ее плоть, язык лижет нежную шею. Вкус Рони ударил в его голову как вино. Даже сейчас, пятнадцать месяцев спустя, он преследовал его.

— Мисс Эндрюс, каково это — быть отмеченной животным? — Еще один репортер пытался перекричать ее плач, а Рони царапалась и пыталась вырваться.

Азарт, почти фанатизм горел в глазах журналистов и зевак, и Таберу стало не по себе. Страх в глазах Рони заставил его внутренности сжаться. Как они смеют ее трогать? Хватать ее как варвары, показывать ее такой?

Он тихо зарычал, предвкушение мести опалило его разум.

Это была одна из самых ужасных сцен, которые Таберу когда-либо приходилось наблюдать.

Глаза Вероники стали от шока почти черными, в них стояла боль, а грубые руки держали ее, дергали ее туда-сюда, пытаясь обнажить перед камерами метку Пород.

Он медленно придвинулся ближе, не отрывая взгляда от метки… его метки, его женщины. Сердце замерло, а кровь внутри вскипела при виде рук — мужских рук — удерживавших Рони, пока она пыталась вырваться, оставляя на своей нежной коже синяки.

Табер едва сдерживал рычание, животное и яростное, пока смотрел на экран.

— Отпустите ее, ублюдки! — знакомый голос присоединился к гомону.

Один из работников автомагазина буквально распинал окруживших Рони мужчин, отшвырнув их в стене здания.

Рони наконец освободилась. Не теряя и секунды, она побежала прочь. Камера следила за ней, за тем, как разъяренный владелец магазина зовет ее, а потом машет рукой, показывая за угол здания, к стоянке. Она успела запрыгнуть в грузовик, буквально на мгновение опередив журналистов.

Камера приблизилась и поймала сквозь закрытые окна выражение лица обезумевшей от ужаса Рони. Ее глаза остекленели от слез, блузка висела на честном слове, синяки наливались на коже рук и на груди.