Мужчины без женщин

Но мне не следует сближаться с мужем моей прежней подруги. Имени его я не знаю, адреса – тоже. А может, он уже лишился и того, и другого? Ведь кто он? Самый одинокий мужчина на свете. На прогулке я сажусь на скамейку перед статуей единорога (которая стоит в парке, расположенном вдоль моего обычного маршрута). Глядя на холодящие струи фонтана, я думаю об этом человеке. И по-своему представляю, что значит быть самым одиноким мужчиной на свете. Что значит быть вторым одиноким мужчиной на свете, я уже знаю. А вот самым одиноким на свете – пока нет. Между вторым одиноким мужчиной на свете и самым одиноким мужчиной на свете – глубокая пропасть. Пожалуй. Причем не только глубокая, но и жутко широкая. Настолько, что из останков птиц, не долетевших с одного ее края до другого и упавших по пути, на дне пропасти сложилась высокая гора.

Однажды ты вдруг станешь «мужчинами без женщин». Этот день нагрянет к тебе внезапно, без малейшего предупреждения и подсказки, без предчувствия и внутреннего голоса, без стука, не откашлявшись. Поворачиваешь за угол и понимаешь, что ты уже там есть. А вернуться невозможно. Там, за поворотом, у тебя остался единственный для тебя мир. И в этом мире тебя будут называть «мужчины без женщин». В строгом множественном числе. Стать мужчинами без женщин. Как это мучительно и больно, понятно лишь мужчинам без женщин. Потерять чудесный западный ветер. Лишиться навеки (миллионы лет – близкий к вечности срок) четырнадцатилетия. Слушать, как далеко матросы нежно затягивают жалостную песнь. Лежать в потемках на морском дне в компании аммонитов и латимерий. Звонить чужим людям во втором часу ночи. Отвечать во втором часу ночи на чей-то звонок. Договариваться о встрече с незнакомцем в любом удобном месте на промежутке между ведением и неведением. Проверяя давление в шинах, окроплять скупой слезой сухой асфальт.

Как бы там ни было, перед статуей единорога я мысленно молюсь, чтобы у него хватило сил рано или поздно начать все сначала. Буду и дальше молиться, чтобы он, не забывая о самом важном – том, что мы называем словом «суть», – смог поскорее забыть все прочие побочные обстоятельства. Как было бы прекрасно, забудь он сам факт, что вообще что-либо забыл. Желаю ему этого от всей души. Разве это не важно, когда второй одинокий мужчина на свете переживает и молится за самого одинокого мужчину на свете (с которым даже не знаком)?

И все же – почему он собрался позвонить мне? Я его не осуждаю. Но если говорить по существу, мне по-прежнему интересно, откуда он узнал обо мне? За что мне такая любезность? Ответ наверняка прост. Эм рассказала мужу обо мне – что-то обо мне. Другое в голову не приходит. Что она про меня рассказала, можно только догадываться. Какая ценность, какой смысл был упоминать меня (специально) в разговоре (с мужем) о бывшем любовнике. Может, нечто важное, и оно связано с ее смертью? Мое существо каким-то образом бросает тень на ее смерть? Неужели она рассказала мужу, что у меня пенис красивой формы? Она часто разглядывала его, нежась на кровати в лучах вечернего солнца. Будто восхищаясь легендарным драгоценным камнем в индийской короне, она аккуратно опускала пенис на свою ладонь, приговаривая: «Какой он чудесный!» Откуда мне знать, говорила она всерьез или нет?

Неужели муж Эм позвонил мне поэтому? Во втором часу ночи выразить уважение форме моего пениса? Вряд ли. Такого быть не может. К тому же, как ни глянь, мой пенис – неприметный эрзац. Ничего особенного. Если подумать, в ее эстетическом взгляде еще тогда сквозила изрядная доля скепсиса. Что ни говори, а ее уникальная система ценностей заметно отличалась от прочих.

А может (мне остается лишь предполагать), она рассказала, как тогда в классе поделилась со мною ластиком. Ничего плохого или двусмысленного. Просто обычное легкое воспоминание из своей школьной поры. Однако нечего и говорить, муж приревновал. Пусть, скажем, Эм до сих пор переспала с двумя полными автобусами матросов, жгучую ревность мужа намного скорее распалит моя половинка ластика. Разве не так? Что ему два автобуса крепких матросов? Как бы то ни было, нам с Эм обоим по четырнадцать, а у меня к тому же от одного западного ветра твердеет в штанах. Поделиться с таким парнишкой половинкой нового ластика – само по себе происшествие. Все равно что отдать дюжину старых сараев на милость огромному торнадо.

С тех пор каждый раз, поравнявшись со статуей единорога, я присаживаюсь на лавку и размышляю о мужчинах без женщин. Почему в том месте? Почему единорог? Пожалуй, он один из них – мужчин без женщин. Еще бы, до сих пор мне ни разу не приходилось видеть их парой. Он – не кто иной, как он – всегда один, стоит, задрав свой острый рог к небу. Пожалуй, нам следует сделать его представителем мужчин без женщин, символом нашего бремени одиночества. Прикрепив значок в форме единорога на лацканы и шляпы, нам следует пройти медленным маршем по улицам мира. Без музыки, без флагов, без конфетти. Пожалуй (я, пожалуй, злоупотребляю этим словом: «пожалуй»).