В результате мы начали говорить о другом. В конце концов, девочка начала рассказывать мне о тех проблемах, с которыми она столкнулась в последнее время. Я спросил, почему она не расскажет все отцу.
"Он не будет слушать", — резко оборвала она.
"Что ты имеешь в виду?" — спросил я. "Он никогда не слушает, — ответила девочка. — Когда я пытаюсь объяснить ему что-нибудь или рассказать, он ничего не слушает. Он никогда не принимает всерьез мои доводы и обвиняет во всем меня".
Теперь настал ее час. Она продолжала, но дело было ясным. Я знал, в чем ее проблема.
Через несколько минут я вернулся вместе с ней к ее родителям. Они смотрели на меня в ожидании.
"Мы очень хорошо поговорили с вашей дочкой, — сказал я им. — Я думаю, все может наладиться".
Отец не проговорил ни слова. Мать, подождав немного и сделав вид, что она ничего не понимает, спросила: "Может быть, вы
"Да, — ответил я, — Хотите ли вы, чтобы ваша дочь осталась жить с вами и чтобы у вас были нормальные взаимоотношения с ней?"
"Ну конечно же", — ответила мать.
Я посмотрел ей прямо в глаза и проговорил: "Сейчас я разговариваю с вашим мужем".
Все были крайне удивлены моим словам.
"Значит так, — сказал я им. — Я буду молиться вместе с вами снова, и мы согласимся в молитве за вашу дочь. Мы будем просить полного изменения мышления, чувств и отношения сердца, чтобы у вас была абсолютно нормальная семья". Я взглянул на них: "Вы согласны со мной?" Они закивали.
"Но есть одно условие, которое вы должны выполнить, — сказал я мужу. — Я буду молиться с вами, если вы согласитесь выполнить это условие. Согласны?"
Он смущенно переступил с ноги на ногу. "Я не могу ответить, до тех пор пока не узнаю, что это за условие", — ответил он.
"Ответственность будет лежать на вас, — начал я объяснять ему. — Вы тот человек, который несет ответственность за изменения дочери. Можете ли вы принять на себя эту ответственность?"
"Ну да", — пробормотал он.
"Чудесно! Тогда вот мое условие, — ответил я. — В течение следующих тридцати дней ваша дочь может говорить вам все, что захочет, когда захочет и как захочет. Вы будете только выслушивать ее. Вы не можете отвечать или говорить что-либо до тех пор, пока эти тридцать дней не истекут, и только после этого вы можете сказать ей что-либо".
Отец тяжело вздохнул. Он был ошеломлен. Какая бессмыслица. Нет, ничего подобного не может произойти. Не в его собственном доме.
"Ну, что ж, — пожал я плечами. — В таком случае я не могу согласиться с вами в молитве о том, чтобы произошли изменения в сердце вашей дочери и стали нормальными отношения в семье".
"То, чего вы просите, невозможно!" — запротестовал он.
"Это не невозможно, — возразил я ему. — Все дело в том, действительно ли вы хотите перемен в вашем доме и способны ли вы взять на себя ответственность за это на себя?"
В конце концов, попав, так сказать, между молотом и наковальней, он согласился, правда, не очень решительно.
"Я не знаю, получится ли у меня, — сказал он, — но я попытаюсь".
Все вчетвером, мы помолились. Я согласился с ними в молитве, чтобы произошло полное изменение их дочери: в сердце, в образе мыслей, в отношениях и привязанностях.
Три месяца спустя я снова оказался в городе Финикс. Я был в той же самой церкви в воскресный вечер. Первыми людьми, которые встречали меня, были те самые отец, мать и дочь, за которых я молился во время моего прошлого приезда.
Они выглядели теперь совершенно иначе: открытые, счастливые, стояли близко друг к другу.
"Что с вами произошло? — воскликнул я, заметив их. — Я вижу, Бог отвечает на молитвы!"
"Да, Бог, действительно, отвечает на молитвы, — отозвался отец. — Я слушал, что говорит мне моя дочь; и потом я слушал еще. Вначале я лишь сдерживался, чтобы не выдать ей за то, что она мне говорила, внутренне откладывая ответ на месяц, дожидаясь, когда она получит от меня все сполна. Но я помнил, что хочу измениться. Так что, напрягая все свои силы и те, которые Бог давал мне, я слушал ее.
В конце концов, по мере того, как я слушал ее, я начал понимать, что в некоторых вопросах права была она, а я был не прав".
Случилось так, что наше условие не было соблюдено. Договоренность не продлилась все тридцать дней.
"Это продолжалось только три недели, — объяснил он. — Потому что затем моя дочь решила, что она уже сказала все, что хотела сказать. Однажды вечером она пришла ко мне в спальню и, сев на краешек кровати,
сказала: "Я уже закончила, папа, что ты теперь мне хочешь сказать?"Этот момент, как рассказал мне этот человек, был началом прекрасного восстановления взаимоотношений между ним и дочерью.