Мужчины любят грешниц

В гостиной смеялись. Они уже забыли обо мне. Гудел Лешкин бас, щебетала Рената, прорезывался дискант Казимира – от водки голос его становился тонким и пронзительным. Я наконец остался один. Со своими проблемами, до которых никому нет дела. Я и Лиска. Письмо, компакт, Ольга и… убийца. Лиска ушла, убийца остался. Они смеялись, для них жизнь продолжалась. А для меня? Не знаю. Я снова потрогал голову. Мое лицо в темном стекле напоминало череп. Новый взрыв смеха в гостиной! Я достал из тумбочки компакт и пошел к ним.

Они приветствовали меня преувеличенно радостно. Они показались мне отвратительными. Красная толстая физиономия интригана Лешки; бледное выморочное лицо Казимира – потная прядка упала на лоб; бессмысленно радостное – Ренаты; настороженно-печальное – Лены. Я загнал компакт в узкую щель ноутбука, не попав с первого раза.

– Тема… – предостерегающе произнесла Рената. – Тема!

– А вот и голуби! – радостно хихикнул Лешка.

Они смотрели на экран, а я смотрел на них, испытывая злобную радость. Вы уже забыли? Вот вам, получайте! Лешка уставился, удивленно раскрыв рот; недовольная Рената отвернулась – она меня не одобряла; Лена вцепилась побелевшими пальцами в край стола; Казимир… Казимир посерел, на лбу блестели капельки пота. Четыре минуты. Бегущая через толпу Лиска – острые локти, желтая маечка, длинные волосы. Обернулась, взглянула, рассмеялась. Побежала дальше. Живая. Бесконечно длинные и очень короткие четыре минуты. Затем – серые полосы по экрану, пузырьки газа и тишина. Они не шевелились. Лешка опомнился первым.

– Алиса, девочка… – пробормотал он. – Кто это снимал?

– Не знаю. Может, ты! – Получилось грубо.

Рената сочла нужным вмешаться:

– Мы, – («Мы»!) – получили компакт по почте. Обратный адрес не разобрать. И больше ничего – ни письма, ни записки. Я думаю…

– Когда? – перебил ее Казимир. Как будто это так важно!

– Неделю назад, – сказал я.

– Это не я, – заявил Лешка. – В первый раз вижу! А собственно, что произошло? Снимал знакомый Алисы – у нее было много друзей, может, кто-то из наших, из журналистской братии. Перебирал в ящиках стола, нашел и прислал. Решил, что тебе будет приятно. У меня самого дикий бардак в письменном столе, никак руки не доходят разгрести, чего там только нет…

– Скорее всего… – пробормотал Казимир. – Но… кто?

– Могу провести расследование! – Лешка уже оклемался. – Поспрошаю, ежели хочешь.

– Это не все!

Я достал из кармана письмо. Они настороженно уставились на меня. Я не торопился. Смотрел на них. Казимир налил себе водки. Мне показалось, что у него дрожат руки. Лена наконец отлепила пальцы от стола, откинулась на спинку стула, замерла в неловкой позе, бросив быстрый взгляд на Казимира. На круглом лице Лешки – живейшее любопытство. Рената демонстративно вышла на кухню и гремела там тарелками.

Я развернул сложенный вдвое листок, медленно прочитал.

– Прощальное письмо! – выдохнул Лешка. – Откуда? – Глаза у него восторженно блестели. Чертов интриган!

– Не знаю. Кто-то подбросил его в почтовый ящик.

– Подбросил? – переспросил он. – Но… зачем?

Он не спросил, у кого могло оказаться письмо, не спросил – кто? Он спросил – зачем? Зачем ворошить? Пережито, забыто… Письмо было неудобным, оно возвращало и тянуло назад, оно убирало точку и ставило многоточие. Или знак вопроса. Зачем? Казимир протянул руку, и я отдал ему листок. Он впился в него взглядом.

– Что ты собираешься делать? – спросила у меня Лена. – Пойдешь к следователю?

Лешка с любопытством заглянул через плечо Казимира. Тот злобно отмахнулся.

– Ты что, в чем-то виноват? – спросил у меня Леша. – Почему она написала, что никого не винит?

– Не знаю. Я ни в чем не виноват. – Мой тон мне не понравился – я, похоже, оправдывался.

Леша взял письмо из руки Казимира, зачем-то понюхал.

– Просит прощения… Вы что, поссорились? И даты нет!

– Мы никогда не ссорились! – Я едва не сорвался на крик.

– Это не прощальное письмо! – вдруг выпалил Лешка. – Это… вообще неизвестно что. Начало рассказа.

Ольга сказала то же самое. Лешка – профессионал, у него нюх на слова и смысл – этого у него не отнимешь. Самоубийцы обычно оставляют письмо. Если не было письма, значит… не было самоубийства. Я подозрительно уставился на Добродеева.

– Откуда ты знаешь… – тихо сказала Лена. – Всякие бывают письма.

– Но как оно попало к… Где оно было все это время? Зачем?

Лешка смотрел на меня круглыми глазами. На морде еще явственнее проступил восторг – он уже сочинял детективную историю для своей бульварной газетенки.

– Зачем? – повторил я. – Как, по-твоему?

Мы молча смотрели друг на друга. Рената принесла тарелку с салатом, со стуком поставила на стол.

– Что ты собираешься делать? – Казимир, откашлявшись, повторил слова жены. Он не смотрел на меня, руки его теребили нож.

Я пожал плечами – не знаю.

– Попытаешься найти… этого? Думаешь, он что-то знает?