Мужчины любят грешниц

Казимир и убийство? Нелепость. Да и было ли убийство? Я выдохся, мне снова хотелось послать всех к черту, уехать, не снимать трубку, никого не видеть. Люди вызывали мое неприятие только потому, что они были, а ее уже нет. Почему именно она? Все мы несем на себе некую печать, у каждого своя роль. Казимир – разрушитель и охотник. Нежная Лена – хищный вьюнок. Рената – актриса. Я… А я кто? Механический человек. Злобный сухарь. Банкир. И каждый выдерживает свою роль в различных жизненных коллизиях – волк не будет щипать траву, ему нужно мясо. Во всех наших проявлениях есть закономерность. Лене нужен стержень, Казимиру – погоня за дичью. Мне? Банк и цифры. Лиска не вписывалась в эту схему. Она была… Я представил себе любопытную синичку на подоконнике, вертлявую, яркую, радостную… Банкир и синичка! Так не бывает. Значит, с самого начала – обреченность? Пусть так, но почему смерть? Обреченность в отношениях не значит смерть. Лиска нашла бы себе мальчика в конце концов, я бы вернулся к своей женщине… возможно. Смерть не вытекала из наших обстоятельств, она была незакономерна и преждевременна. Смерть не вытекала также из наших ролей, никто из нас не был убийцей. Никто не тянул на убийцу. Так мне казалось.

Я запутался. Каждый непрожитый миг жизни – пустая страница, где могут проступить какие угодно письмена. Вычислять, что могло быть и будет, – напрасный труд. Пустая страница, тысячи вариантов. Темна вода в облацех…

Я вздрогнул, когда секретарша сообщила, что ко мне пришли. Я узнал его сразу, хотя никогда раньше не видел. Крупный красивый парень – Миша, жених. Я поднялся ему навстречу. Мы пожали друг другу руки. Он держался просто, у него были честные глаза. Мне стало стыдно за свои вчерашние мысли. Да что мы знаем, чтобы судить?

Обвалившаяся экономика ударила по его скромному бизнесу, и вот… Он смотрит на меня. Он не просит, он спрашивает, не могу ли я помочь. Ему только и нужно было, чтобы в случае чего его не взяли за горло.

Мы сидели около часа, обсуждая, что можно сделать. Он мне понравился – спокойный, надежный парень, звезд с неба не хватает, но знает, чего хочет. Этой девочке повезло. Прощаясь, мы снова обменялись рукопожатием, и я сказал:

– Поздравляю!

Он не понял, взглянул вопросительно. Я сказал – свадьба! Миша молча кивнул. Он пришел говорить о деньгах, а не о свадьбе. Он не брал меня в благодетели, он чувствовал себя равным. Молодец. Как я уже сказал, мне он понравился. Но какой-то осадок, какое-то смутное, не имеющее названия чувство осталось. Я поймал себя на мысли, что жалею Анечку. А может, себя?

…В моих окнах горел свет. Теплое чувство радости шевельнулось в груди, но, как оказалось, преждевременно. Это была не Рената, а мама, которая сходила с ума от беспокойства. Приходила Рената и забрала Павлика. Мама не понимала, что происходит. Она уже относилась к Павлику как к своему, а тут вдруг… Рената ничего не объяснила, была очень любезна и оставила билеты на очередной спектакль, но…

– Я же чувствую! – восклицала мама. – Что случилось, Темочка? Вы поссорились?

Мысль о возможном возвращении с заработков мужа актрисы попросту не пришла ей в голову. В глазах мамы этот муж был таким же мифом, как и в моих. Она уже привыкла к мысли, что я не погибну бобылем, что у меня началась новая жизнь. И готовый ребенок в придачу.

– Не сошлись характерами, – сказал я первое, что пришло в голову, тем самым отсекая возможность переиграть. Не сошлись характерами – это серьезно, а не банальная ссора. Это неприятие на уровне воззрений, вкусов и привычек. Плюс возраст, тот самый, в котором непримиримость и антагонизм не сглаживаются безумной страстью, а значит, нет надежды.

Мама с сожалением смотрела на меня. Я знал, о чем она думает. Она думает, что я сухарь, зануда, не способный удержать прекрасную женщину! Это было написано у нее на лице.

– Ну, чего ты, мам…

Я обнял ее за плечи, и она заплакала. Что тут скажешь? Что не нужно усложнять? Что жизнь продолжается?

– Ты не можешь жить прошлым… – всхлипывала мама. – Та девочка…

Она упорно называла Лиску «той девочкой», она никогда не верила, что наши отношения надолго. В ее восприятии Лиска была юной, незрелой, неинтересной и, уж конечно, не предназначенной для серьезного человека вроде меня.

– Сколько можно, Темочка? – вопрошала бедная мама, слепая, как, наверное, все матери. Будь ее воля, она выбрала бы мне жену! Увы, никто ее об этом не просил.

– Ма, давай не будем… При чем тут Лиска?

– А почему же тогда?

Я пожал плечами. Рассказывать ей о письме, компакте и своем возмутительном поведении в присутствии гостей я не собирался, не хотел ее пугать, да и стыдно было, если честно.

– Искры нет, – пошутил я. – Знаешь, как бывает? У вас с отцом искра была, а у меня с Ренатой ее нет.

– Мы были детьми… – невпопад ответила мама, вытирая салфеткой глаза.

Значило ли это, что, встреться мои родители в более зрелом возрасте, союза не получилось бы? Или она имеет в виду, что искра проскакивает лишь в юном возрасте?

– Мы всегда дети в любви… – пробормотал я.