Мужчины Мадлен

Что и говорить, в Париже трудно удержаться от соблазнов! Мы жили в большой квартире на улице Ля Бовси, неподалеку от галереи, где выставлялись картины N, а этажом ниже находилась его мастерская. Муж не любил, когда я туда заходила. Говорил, что я его отвлекаю. Но я знаю: он просто стеснялся меня. Потому что однажды я застала его мастурбирующим перед неоконченным полотном. Извергнувшись, N набросился на работу просто-таки с невероятным пылом и на моих глазах закончил картину. А увидев, что я наблюдаю за ним, осыпал меня самой изощренной бранью и выгнал вон. Правда, ночью приполз в мою постель и после бурных, с оттенком извращенной жестокости, ласк, сказал:

– Ты не понимаешь природы творчества! В XVI веке жил художник-керамист Бернар де Палиси, который для поддержания огня в печи во время обжига бросал туда всю свою мебель. А лично я бросил бы в нее и жену, и детей, только бы горел в ней огонь. Поэтому ты не должна на меня обижаться.

Я представила себе эту картину – и меня уже тогда словно бы обожгло. Я поняла, что N говорит истинную правду: он и в самом деле ничего не пожалеет для картин, которые чем дальше, тем больше переставали казаться мне гениальными. Конечно, любовь все на свете переворачивает с ног на голову, но в то мгновение меня посетило страшное прозрение о нашей будущей жизни, о том, что супруг способен меня предать ради своих полотен.

Я заплакала, а N обиделся и ушел.

Куда? Спустя некоторое время я спустилась в мастерскую, однако его там не оказалось. Где он? Бродит по парижским ночным улицам? С кем-нибудь пьет? «Пошел в Авиньон», как его приятели называли публичные дома, намекая на извечную дурную славу старинного города?

Я не могла сидеть в квартире, накинула пыльник и тоже вышла на улицу. Впервые в жизни я шла по ночному Парижу одна. Можно было позвать такси, однако мне не хотелось. Чудилось: вот-вот из-за поворота выйдет мой муж, я брошусь к нему и скажу… Что? Я не знала что.

Так, не помню, через сколько времени, я вышла на площадь Мадлен и остановилась, совершенно измученная. Я стояла не со стороны Конкорд, а с противоположной, около невысоких ступеней, и вдруг ветер разогнал облака, и я увидела, что на ступеньках сидят и лежат несколько пар. Некоторые просто обнимались и целовались, а некоторые любодейничали, не обращая внимания на окружающих!

Это было ужасно, это было распутно, но я не могла отвести от них взгляда, и странный покой снисходил мне на сердце. При лунном свете все – и мужчины, и женщины – казались мне невероятно, нечеловечески прекрасными. Я понимала, что проститутки самого низшего разряда, не имеющие никакого, даже самого убогого, жилья, отдаются здесь случайным клиентам, однако не думала о низостях и грязи. Мне казалось, я смотрю какой-то невероятно прекрасный фильм, один из тех, которые порой удавалось увидеть в синема «Etoile», хотя чаще всего там мельтешил в своих огромных башмаках нелепый Чаплин.

Я стояла, а в уме моем слагались строки:

О прекрасная площадь Мадлен!
Идеальный адрес греха.
Ночь тиха. Ночь тиха. Ночь тиха.
В это время взять душу в плен —
Делать нечего
Врагу рода человечьего.

С трудом я отвела глаза и подозвала такси. Водитель смотрел на меня настороженно, словно хотел спросить, есть ли у меня с собой деньги, но, когда я назвала адрес, немножко успокоился, ведь район у нас был хороший. Каким-то чудом в кармане пыльника нашлись деньги.

Мужа моего в квартире все еще не было, но странным образом меня это мало волновало в ту минуту. Я легла в постель. Уснула мгновенно, и мне приснились стихи… стихи о проститутке, которая размышляет о Париже и о своей судьбе.

* * *

Впрочем, нет, все же на Буриданова осла наша героиня была не слишком похожа, ведь тот разрывался между двумя охапками сена, а она всей душой рвалась только к одной двери из двух. Алёна прекрасно отдавала себе отчет, что женщина, торчащая под дверью мужского туалета и поглядывающая на нее с вожделением, представляет собой… скажем так… эпатирующее зрелище. Можно, наверное, скрыться в дамскую комнату и наблюдать за коридором оттуда. Хотя тоже картина будет еще та…

Вдруг зазвонил Алёнин телефон, и она радостно схватила трубку. Теперь у нее есть законный предлог торчать посреди коридора, ура-ура!

Марина принялась ругать подругу за то, что та ее не разбудила, Алёна многословно извинялась и объяснялась, нетерпеливо поглядывая на туалетную дверь. Почти сразу вслед за человеком в сером костюме в туалет вошел какой-то высокий худой мужчина в джинсах и просторной клетчатой рубахе навыпуск, а назад никто не появлялся.

– Ну и что там с картиной? – наконец спросила Марина. – К ней не придирались на таможне?

– Ни на секунду, – засмеялась Алёна. – Такое ощущение, что хоть весь Лувр вывози и Музей Д’Орсе в придачу!