Мужчины Мадлен

Или, может быть, не их машина отъехала? Может, удастся еще увидеть и запомнить физиономию Шуриного сообщника?

Алёна извернулась, вырвалась-таки из Раисиных рук и добежала донизу. Здесь всегда было темновато: отчего-то жильцы первого этажа вечно тягались, кому черед лампочку вкручивать, а в результате не вкручивал никто. И в этой темнотище Алёна чуть не упала, запнувшись о какой-то небольшой прямоугольный предмет. Отпихнула его – тот отлетел, глухо стукнувшись о ступеньки.

Что-то заставило нашу героиню оглянуться.

На ступеньке лежала «Продавщица цветов»! Та самая, которая с площади Мадлен!

Алёна подошла, глазам своим не веря.

Она. Картина. Украденная Коротковым.

Мыслей не было – один большой знак вопроса поселился в голове, заменив собой все извилины.

– Спасибо, господа воры, – пробормотала Алёна в полной прострации. Потом подняла картину, которая в одном месте была оторвана от подрамника (наверное, когда рамка свалилась, выпал старый, ненадежный гвоздик), и побрела домой.

Вот интересно, за каким чертом нужно было похищать картину, то есть идти на явно подсудное дело – это ведь кража, с какой стороны ни посмотри, – чтобы через минуту бросить? Или Коротков типичный клептоман, который только постфактум оценивает разрушительные последствия своего психоза?

Голову сломаешь… Еще один вариант Родиона Раскольникова (привет Федору Михайловичу Достоевскому!). Нижнегорьковский вариант. Спасибо еще, Шура хоть без топора к Алёне пришел…

Образ Короткова с топором почему-то не вызвал привычной иронической улыбочки на устах писательницы Дмитриевой, а вызвал дрожь конечностей.

Раиса стояла в дверях. Посмотрела на свою одиозную соседку, приоткрыла рот, явно собираясь продолжать скандал, но почему-то промолчала. Видимо, выражение писательницына лица не располагало к дальнейшему выяснению отношений.

Когда Алёна подходила к своей незапертой двери (надо думать, больше никакие предприимчивые воры у нее не побывали?), зазуммерил домофон.

Что, Коротков вздумал вернуться за недокраденной картиной? Может, он ее не бросил, а нечаянно уронил и машинально сбежал, а потом спохватился?

Ну уж нет! Больше мы с Шурой Коротковым не играем ни в какие игры!

Домофон погудел и умолк.

Алёна вошла в квартиру, заперлась покрепче, подумала, что не помешало бы сейчас глотнуть «Бейлиса», чтобы успокоиться, и…

И увидела лежащий на полу бумажник.

Незнакомый, коричневый, чужой, довольно туго набитый.

Положив многострадальную «Продавщицу цветов» на диванчик, Алёна подняла бумажник, недоверчиво открыла. Аж пять пластиковых карт, еще какие-то дисконтные карты – они и распирают кожаные, уже изрядно залоснившиеся бока. А что такое краснеет в особом отделении?

Краснели – вряд ли от стыда! – пятитысячные купюры. Их было немного, всего двадцать – Алёна не удержалась и переворошила их пальцами. А кто удержался бы на ее месте, проведите, проведите меня к нему, покажите мне этого человека (привет Сергею Александровичу Есенину!)? Если двадцать умножить на пять, получится уже немало – сто. То есть сто тысяч. Ого, так Шура очень даже не бедствовал. Потому что трудно, нет, даже невозможно предположить, что какая-то добрая фея, воспользовавшись коротким отсутствием писательницы, прокралась к ней в квартиру и подбросила мелочишки на молочишко, ясно, что бумажник выпал из кармана Короткова, когда тот… Коротков, конечно, а не карман, а впрочем, и карман вместе с ним… грохнулся на пресловутой ступеньке в Алёниной прихожей. Все врал Шурик о невозможности вернуть долг. Впрочем, кто бы сомневался.

Так вот почему он вернулся! Наверняка же именно Коротков и звонил в домофон…

Ой, умора! Он решил, что Алёна так вот и вынесет (в клювике) ему эти денежки?

Интересно, бумажник можно счесть компенсацией за моральный и материальный ущерб (покуроченную картину и ушибленное тело – «туловище» в терминологии Раисы), нанесенный рецидивистом Коротковым писательнице Дмитриевой? Или это все же будет как-то… не комильфо для столь совершенного во всех отношениях существа, каким являлась вышеназванная?

Размышляя над очень непростой дилеммой и ощущая себя кем-то вроде витязя на распутье, Алёна пошла в комнату – все-таки бумажник с такой суммой денег заслуживал лучшей участи, чем валяться на полу, его следовало хотя бы на письменный стол положить, – и обнаружила очень интересную вещь. То есть не обнаружила… А не обнаружила она десяти тысяч рублей, которые привез ей Коротков. В первую минуту Алёна даже глазам не поверила и принялась искать их в сумке и ящиках стола. Но нельзя найти того, что не было положено, и ей стало ясно: Коротков, украв картину, решил заодно пуститься во все тяжкие и вновь взять у Алёны в долг те же несчастные десять тысяч. На сей раз, как он, конечно, был уверен, окончательно, без отдачи. Однако судьба-индейка распорядилась иначе, и долг Коротковым был немедленно возвращен. Причем с процентами. Да с какими!

Тут Алёна, оценив смешливость Фортуны, села на диван (ноги не держали) и тоже принялась хохотать.