Мужчины на моей кушетке

— Мне нужно двигаться, — пояснил он. — Ненавижу эту психоаналитическую чушь, мол, «давайте присядем» и всякое такое. Неужто это кому-то помогает? А я здесь для того, чтобы мне помогли.

Потом он снова уселся, но на этот раз выбрал табурет у моих ног и принялся близко рассматривать меня, молча, словно пытался прочесть по моему лицу что-то обо мне. Я уставилась на него в ответ, приподняв брови и втайне слегка нервничая.

Затем он резко поднялся и начал снова расхаживать.

— А вы хорошенькая, знаете?

— Вы отвлекаетесь, — сказала я. — Мне казалось, вы хотели, чтобы вам помогли?

— Прошу прощения, у меня расстройство внимания, и я сегодня выпил слишком много кофе. Я сам не знаю, что говорю. Я растерян. Я весь сплошной хаос.

— Вы говорите, что любовь — это только биология, а я говорю: «Так что же? В таком случае наслаждайтесь ею».

— Нет, блин, тогда выходит сплошная пустота! — возразил он, возвращаясь на диван.

— Тогда что же вы хотите? — спросила я.

— Я хочу, чтобы это что-то значило .

— Так позвольте этому что-то значить!

— Но это бессмысленно.

— Полагаю, вы правы. Вы действительно сплошной экзистенциальный хаос!

— Если вы намекаете, чтобы я поменьше пил кофе и читал Кьеркегора, то прошу прощения! Детка, это мой мир!

— Детка?

— Простите-простите, доктор! — поправился он, сверкнув заигрывающей улыбкой.

Мы оба рассмеялись.

— Вы когда-нибудь ощущали любовь? — спросила я.

— Да… Думаю, да. Наверное, я был влюблен в свою бывшую. У меня присутствовали все те чувства, которые, как принято считать, составляют любовь.

— Значит, некоторые чувства все же существуют.

— Я так думал. Однако, возможно, все это просто химические реакции. — Он вытащил из кармана сотовый телефон и принялся играть с ним.

— Она вас разочаровала?

— Это, блин, еще мягко сказано!

— Значит, она вас расстроила, и теперь вы выбросили на свалку идею любви целиком. Вы отвергаете все?

— Если позвонит мой менеджер, мне придется ответить, — невпопад проговорил он.

— Вам нужно, чтобы вас любили?

— Да.

Поскольку большинство из нас не понимает любви, мы не знаем, что от нее ожидать. Я пока не знала, что именно произошло в его отношениях, но у него явно были какие-то ожидания, разбившиеся вдребезги, что и привело к этому приступу философствования.

Однако я знала, что трудно отрицать тот глубинный голод по чувству, которое мы зовем любовью. И знала, что ощущение страстного желания было для него реальностью. Ну и что с того, что биологические императивы и потребность в утверждении себя являются частями процесса? Он проглядел за ними высшую сущность любви, сумму ее частей.

— Любовь — это нечто большее, чем просто романтическая страсть между двумя людьми, — сказала я. — Она понятие широкое. Можно любить животных, природу, детей, друзей. Мы все обладаем врожденной потребностью дарить и принимать и можем делать это множеством способов помимо того, чтобы просто виснуть на шее у одного человека, одного объекта любви. Можно в некотором смысле любить все вокруг себя.

Он не сказал ни слова, только смотрел недоверчиво, и я продолжила свою адвокатскую речь:

— Расскажите мне о чем-нибудь, что вы любите.

— Играть на гитаре.

— Что вы любите в игре на гитаре?

— Я растворяюсь в звуке. Это происходит без усилий.

— Не описывайте словами. Просто молча подумайте об этом.

— Ладно…

— Вы чувствуете , как вы это любите?

— Непонятно! Что вы просите меня сделать?

— Введите меня в то же настроение.

Он помедлил.

— Ладно. Да, я чувствую какое-то тепло.

— А теперь попытайтесь усилить это ощущение.

— Ах… как хорошо!

— А теперь подумайте еще о чем-нибудь, что вы любите.

— Моя младшая сестра…

— Задержитесь на этом чувстве. Позвольте ему нарастать внутри вас.

Его глаза увлажнились.

— Ну вот, вы только что это сделали! Вы можете культивировать в себе столько любви, сколько захотите и в любое время.

* * *

Мы некоторое время продолжали то же упражнение, и я узнала о его любви ко многим вещам, включая его покойного пса Шермана и фруктовое эскимо со сливочной серединкой.

Я чувствовала себя некомфортно, потому что ощущала его снисходительность, хотя он и пытался следовать моим указаниям. Он определенно считал меня неисправимой оптимисткой во всем, что касается любви. Но при этом был отчаянно несчастлив — достаточно, чтобы заразить этим отчаянием меня.

Так что мы повторяли упражнение снова и снова, называя друг за другом множество людей и занятий, и он оказался способен генерировать ощущение любви и поддерживать его, доказывая самому себе мой довод о том, что чувство любви можно культивировать. Я хотела, чтобы он по крайней мере признал, что оно реально, конкретно. Он мог доверять этому чувству в своем теле. И он все-таки признал, что это приятное ощущение.