Мужчины настоящие и другие, которые так себе

Тот день начался, как обычно: во дворе их погрузили в автобус. Фогель экономил на всём – это был обычный списанный школьный автобус, лишь окна снаружи забраны решётками, да вдоль рядов припаяна стальная штанга, к которой пристёгивают наручники. Антонов сел, на спинке переднего сиденья неизвестный хулиган нацарапал, что «Нэнси – сука» Антонов, наблюдая за медленно раскрывающимися воротами, решил, что дело тут в неразделённой любви. Во дворе остались охранники, они закурили и начали зубоскалить. Четыре ротвейлера продолжали нести службу, синхронно поворачивая морды вслед автобусу. Антонов провёл пальцем по имени Нэнси, подумав, что сейчас эта Нэнси уже взрослая – по-американски сочная и грудастая тётка и, что сам он последний раз был с женщиной семнадцать месяцев назад, за день до ареста.

Когда тебе только стукнуло сорок, эти семнадцать месяцев кажутся гораздо длиннее, чем полтора года. Он подумал, каково было Лупастому с его наклонностями влезать в этот автобус, сидеть на этих драных сиденьях, по клеёнке которых когда-то егозили попки шустрых школьниц – похоже на хитроумную пытку. Лупастого похоронили во вторник, перед ужином – зарыли за стеной на тюремном кладбище. Хорёк рассказывал, что труп просто сунули в пластиковый мешок для мусора и обмотали изолентой чтоб не скользил. Странно, что у бывшей знаменитости не нашлось ни родни, не друзей, пожелавших забрать и похоронить его по-человечески. При таком обилии церквей на квадратную милю, идея всепрощения в Америке выглядела спорно, как нигде. Пожалуй, сам Иисус, окажись он на воскресной службе в каком-нибудь арканзасском приходе, вряд ли догадался, что тут проповедуют его учение. Автобус поднялся на холм и резво покатил вниз. Шоссе, широкое и гладкое, чёрной лоснящейся полосой убегало за горизонт. Сзади осталась тюрьма, игрушечные ажурные вышки, круглый бок центральной башни прямо на глазах окрасился невинной розовостью. На востоке уже показался персиковый край солнца и по небу пробежала дымчатая рябь. Начинался день номер четыреста пятьдесят три, знойный, безветренный, бессмысленный. После полудня жара стала невыносимой, казалось, что в воздухе не осталось кислорода и дышать приходится горячей рыжей пылью. Она скрипела на зубах, мешаясь с потом, щипала глаза. Антонов их тёр и от этого становилось только хуже. Он сухо сплюнул, перевернул ведро, сел.

Комбинезон прилип к телу, Антонов чувствовал, как пот щекотными струйками стекает по икрам в ботинки. Хозяина видно не было, его ядовито-зелёный трактор стоял у мёртвого дуба на холме. Дерево, словно разрубленное циклопическим колуном, было расщеплено вдоль ствола, часть кроны обгорело и сучья топорщились чёрными обрубками. За дубом, вдоль горизонта тянулась серая полоса, небо от пекла полиняло и стало белым, как разведённое молоко. По верхнему краю серой полосы пробежала ртутная змейка и оттуда донёсся едва различимый утробный рокот. Полоса темнела и росла, растекаясь по горизонту и медленно наливаясь чернильной мутью. В фиолетовом мареве что-то клубилось, набухало и вспыхивало, рокот приблизился, стал громче, казалось, что терзают гигантский контрабас. Солнце потухло, оно проглядывалось плоским жёлтым блином сквозь пыль, которая стеной приближалась к ранчо. Равнина окрасилась болезненно-жёлтым тоскливым светом, горы стали едко-лимонными. Тут же налетел шквал ветра и пыли. Антонов согнулся, закрыв лицо руками. За первой волной, сухой и жаркой, ударила вторая, холодная и свежая. Запахло дождём. Ливень обрушился водопадом, хлестал по плечам, больно бил в лицо, Антонов подумал, что в таком дожде запросто можно захлебнуться. Он зачем-то схватил вёдра и, неуклюже скользя по жидкой оранжевой земле, побежал к дому. Дверь была распахнута настежь, в чёрном проёме, по-хозяйски уперев локти в косяки, высился Киллгор. Он смотрел на дождь, смотрел внимательно, даже придирчиво, словно имел непосредственное отношение к организации этого мероприятия. Антонов, добежав до крыльца, остановился и опустил вёдра. Капли весело забарабанили, быстро наполняя их водой. Антонов взялся за поручень и хотел шагнуть под навес, но увидев взгляд хозяина, передумал. Отступив назад, он оказался под самым стоком с крыши. В этот момент полыхнула молния и сразу же с оглушительным треском ударил гром, от неожиданности Антонов поскользнулся и упал. – Его ж гроза убьёт!

Пусти его! Он услышал сзади женский, почти детский голос, поворачиваясь, подумал, что убить может молния, а не гроза. За спиной Киллгора мелькнуло лицо, русые волосы, хозяин рявкнул: «На всё Божья воля!» и с грохотом захлопнул дверь.

4