Мужчины не ее жизни

— Ну, хорошо, пришли мне его факсом, — сказала она.

— Я не хочу тебя волновать.

— Тогда не присылай! — сказала Рут. Потом ей вдруг в голову пришла одна мысль, и она спросила: — Постой, эта вдова — маньячка или просто рассерженная?

— Слушай, я тебе отправлю его факсом, — сказал он.

— Это что — из разряда вещей, которые следует показать ФБР? Что-то в таком роде? — спросила Рут.

— Нет-нет… не похоже на это. Не думаю, — сказал он.

— Я жду факса, — сказала она.

— Он будет там к твоему прибытию, — пообещал ей Алан. — Bon voyage![29]

«Ну почему женщины становятся абсолютно невыносимыми читателями, когда затрагивается что-то для них личное?» — подумала Рут.

Почему женщина полагает, что случившееся с ней (выкидыш, брак, развод, потеря ребенка или мужа) — единственный случай в этом роде? Или дело в том, что большинство читателей Рут — женщины, а женщины, пишущие авторам и рассказывающие им про свои катастрофы, — самые затраханные из всех женщин?

Рут сидела в «краун рум» «Дельты», прижимая стакан со льдом к правому глазу. Видимо, ее отсутствующее выражение вкупе с бросающейся в глаза травмой подвигло одну из пассажирок — пьяную женщину — заговорить с ней. На бледном, осунувшемся лице женщины, приблизительно ровесницы Рут, застыло суровое выражение. Она была очень худой — заядлая курильщица с хрипловатым голосом и южным акцентом, усугубленным алкоголем.

— Кто бы он ни был, детка, тебе без него лучше, — сказала женщина Рут.

— Это сквош.

— Он тебя шарахнул сквошем?[30] — пробормотала женщина. — Черт! Наверно, здоровенный был сквош!

— Да, здоровенный, — с улыбкой признала Рут.

В самолете Рут быстро выпила два стакана пива, а когда ей приспичило в туалет, она с облегчением почувствовала, что боль стала меньше. В первом классе было еще только три пассажира, и место рядом с ней оказалось свободно. Она попросила стюардессу не подавать ей ужина, но разбудить к завтраку.

Рут откинула спинку кресла, укрылась одеялом и попыталась удобно устроить голову на маленькой подушечке. Спать она могла на спине или на левой стороне — правая сторона ее лица слишком болела, и лечь на нее было невозможно. Последняя ее мысль, перед тем как она погрузилась в сон, была: «Опять Ханна оказалась права. Я слишком сурова с отцом. (В конечном счете, как поется в песне, он ведь всего лишь мужчина[31].)»

Вдова на всю оставшуюся жизнь

Это Алан был виноват. Рут никогда бы не мучилась всю ночь из-за очередного ненавистнического письма или из-за нового маньяка-поклонника, но Алан был слишком встревожен, говоря ей о рассерженной вдове.

Было время, когда она отвечала на все письма своих поклонников. Писем было немало — в особенности после первого ее романа, — но она заставляла себя. Нет, на хамские письма она не отвечала — если тон письма был нагловат, Рут выбрасывала письмо в помойку. («Поначалу — невзирая на ваши незаконченные предложения — я даже получала некоторое удовольствие от вашей книги, но повторяющиеся от страницы к странице неточности вкупе с бесконечными запятыми и неправильным употреблением слова «предположительно» в конечном счете вывели меня из себя. Я остановилась на странице 385, когда самый вопиющий пример вашего бакалейного стиля заставил меня закрыть книгу и поискать прозу получше вашей».) Кто стал бы отвечать на подобную писанину?

Но критические письма чаще всего касались содержания ее романов. («Вы в ваших книгах во все вносите чувственный элемент, и это вызывает у меня отвращение. В частности, в ваших романах непомерное место занимают всяческие отклонения».)

Что касается так называемых «отклонений», то Рут знала: для некоторых читателей оскорбительно было уже одно их присутствие — что уж там говорить о смаковании. К тому же Рут Коул вовсе не была уверена, что она и в самом деле непомерное внимание уделяет «отклонениям». Главное ее опасение состояло в том, что «отклонения» эти распространились так широко, что какое внимание ни уделяй им, непомерным оно не будет.

Неприятности у Рут возникали потому, что она обычно отвечала на хорошие письма, но именно на хорошие письма как раз и не следовало отвечать. Особенно опасны письма, автор которых утверждает, что ему (ей) не только понравилась книга Рут Коул, но что эта книга изменила его (ее) жизнь.

В этом наблюдалась некая последовательность. Автор письма всегда провозглашал свою нетленную любовь к одной или более книгам Рут; обычно находились и личные параллели с тем или иным персонажем. Рут отвечала, благодаря автора за его или ее письмо. Второе письмо от этого же корреспондента было уже более требовательным; нередко к письму прилагалась и рукопись. («Мне понравилась ваша книга, я знаю — вам понравится моя», — что-нибудь в таком роде.) Нередко автор письма предлагал встречу. В третьем письме корреспондент писал, как его обидело, что Рут не ответила на его второе письмо. Отвечала Рут на третье письмо или нет, четвертое письмо всегда было гневным или становилось первым в ряду многих гневных. Так оно всегда и происходило.