Вполне понятно, что все присутствующие решили: Рут плачет так горько, потому что очень любила своего мужа. Она и в самом деле любила мужа или, по крайней мере, научилась его любить. Но еще больше Рут любила свою жизнь с ним. И хотя она переживала за Грэма, лишившегося отца, но, по крайней мере, это случилось в таком возрасте, когда смерть не оставит на нем неизгладимого следа. Пройдет время, и Грэм даже не будет помнить Алана.
Но Рут была сердита на Алана за то, что он умер, а когда Эдди прочел стихотворение Йейтса, она разозлилась еще больше, услышав, что Алан полагал, будто она будет старухой, когда он умрет! Рут, конечно же, всегда надеялась, что будет старухой, когда Алан умрет. Но вот как все повернулось: Алана нет, а ей едва исполнилось сорок, и на руках у нее остался трехлетний сын.
Но у Рут была и еще одна, более низкая, эгоистичная причина для слез. Дело было в том, что когда-то чтение стихов Йейтса заставило ее навсегда отказаться от любых попыток стать поэтом; она плакала слезами, которыми плачет всякий раз писатель, слыша тексты другого писателя и понимая, что ему или ей так никогда не написать.
— Почему плачет мама? — спросил Грэм у Ханны уже в сотый раз, потому что с момента смерти Алана глаза у Рут постоянно были на мокром месте.
— Твоя мама плачет, потому что тоскует по твоему папе, — прошептала Ханна мальчику.
— А где папа теперь? — спросил Грэм у Ханны; он пока что не получил удовлетворительного ответа на этот вопрос от матери.
После панихиды Рут окружила толпа людей; она потеряла счет прикосновениям чужих рук. Она стояла, сцепив пальцы внизу живота; большинство людей не пытались прикоснуться к ее ладоням — только к запястьям, локтю, плечу.
Ханна держала на руках Грэма, Эдди старался быть как можно незаметнее. Он казался особенно сконфуженным, словно сожалел о том, что прочел это стихотворение, а может быть, он молча выговаривал себе за то, что его предисловие было слишком коротким и невнятным.
— Мама, сними пуаль, — сказал Грэм.
— Это называется вуаль, детка, не пуаль, — сказала Ханна мальчику. — И мама хочет остаться в ней.
— Нет-нет, я ее теперь сниму, — сказала Рут; она наконец прекратила плакать.
Ее лицо сковала какая-то немота; она, казалось, была больше не в силах плакать или в любой другой форме демонстрировать свою скорбь. Потом она вспомнила ту жуткую старуху, которая называла себя вдовой на всю жизнь. Где теперь эта старуха? Панихида по Алану была бы идеальным местом для ее очередного появления!
— Вы помните ту жуткую старуху-вдову? — спросила Рут у Ханны и Эдди.
— Я все время поглядываю — не появится ли она, — ответила Ханна. — Но она, вероятно, умерла.
Эдди все еще мучительно переживал свое чтение стихов Йейтса, но он тем не менее оставался постоянно настороже. Рут тоже смотрела — не появится ли Марион; и вдруг ей показалось, что она видит мать.
Женщина эта была недостаточно стара, чтобы быть Марион, но Рут поначалу не поняла этого. В первую очередь ее поразило изящество этой незнакомки и сочувствие и участие, которые, казалось, шли от самого сердца. Она смотрела на Рут не угрожающе, не навязчиво, но с любопытством, в котором сквозили сожаление и сострадание. Она была привлекательной немолодой женщиной возраста Алана — ей еще не перевалило за шестьдесят. И потом, женщина смотрела на Рут совсем не так пристально, как она смотрела на Ханну. И тут Рут поняла, что на самом деле женщина смотрит даже не на Ханну — ее внимание привлекал Грэм.
Рут прикоснулась к руке женщины и спросила:
— Простите… я вас знаю?
Женщина смутилась и отвела глаза. Но потом смущение прошло, она набралась мужества и прикоснулась к предплечью Рут.
— Извините, я знаю, что смотрела на вашего сына. Просто он не похож на Алана, — нервно сказала женщина.
— Кто вы, леди? — спросила у нее Ханна.
— Ой, простите бога ради! — сказала женщина, глядя на Рут. — Я другая миссис Олбрайт. То есть первая миссис Олбрайт.
Рут не хотела, чтобы Ханна нахамила бывшей жене Алана, а вид у Ханны был такой, словно она собиралась спросить: «Вас сюда кто-нибудь приглашал?»
Ситуацию спас Эдди.
— Очень рад с вами познакомиться, — сказал Эдди, пожимая руку бывшей жены Алана. — Он всегда так высоко отзывался о вас.
Бывшая миссис Олбрайт была поражена; ее это известие сразило не меньше, чем Эдди — стихотворение Йейтса. Рут никогда не слышала, чтобы Алан «высоко» отзывался о своей бывшей жене; иногда он говорил о ней сочувственно, в особенности потому, что был уверен: она теперь раскаивается в своем решении никогда не иметь детей. И вот она пришла сюда и теперь разглядывала Грэма! Рут была уверена, что бывшая миссис Олбрайт пришла на гражданскую панихиду по Алану не для того, чтобы этим самым выразить свое уважение бывшему мужу, а чтобы посмотреть на его ребенка!
Но Рут сказала только:
— Спасибо, что пришли.
Она продолжала бы и дальше произносить протокольные слова, но Ханна остановила ее.
— Детка, тебе лучше с вуалью, — прошептала Ханна. — Грэм, это старая знакомая твоего папы, — сказала Ханна мальчику. — Поздоровайся.
Грэм поздоровался с бывшей женой Алана и спросил: