Мужчины не ее жизни

Тяга пожилых мужчин к невинным девочкам была предметом, с которым шестнадцатилетний Эдди О'Хара сталкивался только в романах, и стеснительно-автобиографические романы Теда Коула не были из первых или из лучших, прочитанных Эдди на эту тему. Тем не менее сдержанное отношение, которое вызвали у этого паренька труды Теда Коула, ничуть не уменьшило его желание стать секретарем Теда. Ведь можно научиться искусству или мастерству и у того, кто сам вовсе не является мэтром. В конечном счете Эдди многому научился в академии у самых разных учителей, большинство из которых были первоклассными специалистами. Лишь немногие из преподавателей были такими занудными, как его отец. Даже Эдди чувствовал, что Мятный мог бы являть собой пример посредственности и в плохой школе, не говоря уже об Экзетерской академии.

Эдди О'Хара, почти всю жизнь проведший в обстановке и на территории хорошей школы, знал, что у взрослых людей — которые трудятся не покладая рук и придерживаются определенных стандартов — можно многому научиться. Он не знал, что Тед Коул больше не трудится не покладая рук, а остатки его сомнительных «стандартов» грозят и вовсе исчезнуть после мучительного крушения их с Марион брака — вдобавок к этим смертям, которые невозможно было принять.

Детские книги Теда Коула представляли для Эдди бульший интеллектуальный и психологический (и даже эмоциональный) интерес, чем романы. Назидательные истории для детей давались Теду естественно, он мог представлять себе и выражать детские страхи, и детям это нравилось. Доживи Томас и Тимоти до зрелости, они наверняка разочаровались бы в своем отце. И Рут Коул однажды разочаруется в отце, хотя в детстве она любила его.

В шестнадцать лет Эдди О'Хара был на полпути из детства во взрослую жизнь. По мнению Эдди, ни для одной истории невозможно было придумать начало лучше, чем первое предложение «Мыши за стеной»: «Том проснулся, а Тим — нет». Рут Коул всю свою писательскую жизнь (а она по всем меркам была писателем гораздо лучшим, чем ее отец) завидовала этому предложению. Она никогда не забывала ситуацию, в которой услышала эту фразу, а это случилось задолго до того, как она узнала, что это первое предложение знаменитой книги.

Это случилось тем же летом 58-го, когда Рут было четыре года, — незадолго перед тем, как у них появился Эдди. Ее разбудили не звуки соития — этот звук последовал за ней из сна в бодрствование. Во сне Рут кровать ее тряслась, а когда она проснулась, трясло саму Рут, и потому казалось, что тряслась и ее кровать. И в течение нескольких секунд, когда Рут уже абсолютно проснулась, звук из ее сна продолжался. Потом он резко прекратился. Это был такой звук, словно кто-то пытался не шуметь.

— Па! — прошептала Рут.

Она помнила (на этот раз), что сегодня с ней оставался отец, но шепот ее был таким тихим, что она и сама не услышала собственного голоса. И потом, Тед Коул спал обычно так, что его и из пушки было не разбудить. Как и большинство людей сильно пьющих, он никогда не засыпал — он вырубался и пребывал в этом состоянии по меньшей мере часов до четырех-пяти, а после этого времени вообще не мог уснуть.

Рут выползла из кровати и через ванную пробралась в родительскую спальню, где лежал ее отец, от которого пахло виски или джином с такой же силой, с какой от машины в закрытом гараже пахнет маслом и бензином.

— Папа! — сказала она. — Мне что-то снилось. Я что-то слышала.

— Что ты слышала, Рути? — спросил у нее отец.

Он не шелохнулся, хотя и не спал.

— Он пришел с улицы, — сказала Рут.

— Шум?

— Он в доме, но он старается не шуметь, — объяснила Рут.

— Ну, тогда давай пойдем — поищем его, — сказал отец. — Шум — словно кто-то старается не шуметь. Я должен разобраться, что же это такое.

Он взял ее на руки и понес в большой верхний коридор. В верхнем коридоре фотографий Томаса и Тимоти было больше, чем в любой другой части дома, и когда Тед включил здесь свет, мертвые братья Рут, казалось, потребовали их внимания — словно свита принцев, добивающихся благосклонности принцессы.

— Шум, кто ты? — выкрикнул Тед.

— Поищи в гостевых комнатах, — ответила Рут.

Отец понес ее в дальний конец коридора, где находились три гостевые спальни, в каждой из которых тоже висели фотографии. Они включили свет, посмотрели в стенных шкафах, за занавесками в ванной.

— Шум, выходи! — потребовал Тед.

— Шум, выходи! — повторила Рут.

— Может, он внизу? — предположил отец.

— Нет, он был с нами, наверху, — сказала ему Рут.

— Тогда я думаю, он уже убежал, — сказал Тед. — И как же он шумел?

— Он шумел так, будто хотел, чтобы его не слышали, — сказала ему Рут.

Он посадил ее на одну из кроватей в гостевой спальне, потом вытащил из ночного столика авторучку и блокнот. Ему так понравилось то, что она сказала, что он должен был это записать. Но на нем не было пижамы, а значит, и карманов, в которых была бы бумага, а теперь, снова взяв Рут на руки, он держал листок бумаги в зубах. Она, как и обычно, не проявляла почти никакого интереса к его наготе.

— У тебя такая смешная пипка, — сказала она.

— Да, смешная пипка, — согласился ее отец.