— Ты знаешь, что период перед Первой мировой войной — единственный в российской истории, когда не было инфляции?
— При Советах ее тоже не было.
— При Советах было много чего другого. Иностранцы, приезжавшие в тридцатых годах в СССР, поражались: неужели революцию сделал этот забитый, робкий народ?
Да, согласилась я, при Советах мыслили другими категориями. Деньги, даже самые незначительные, — это надстройка. Базисное представление о счастье воплощалось формулой: только бы не было войны! Первую часть формулы-заклинания обычно произносили вслух, зато вторую — лишь бы не арестовали, не сослали, не исключили из партии — безопаснее было додумывать про себя. Чем жить с такими понятиями о счастье — лучше уж пусть инфляция!
На это Глеб резонно заметил:
— Каждому досталось свое время. У каждой эпохи свои прелести…
Мы возвращаемся в Москву. Едем другой, незнакомой дорогой. Пересекаем мост через Волгу, оставляем за спиной зловещий канал, извилистую трассу, темный лес, в котором так сладко было лететь в пропасть. На дальних подступах к Москве меня настигает Ирка:
— Ты где, на даче?
— Нет.
— Домой едешь? — уточняет подруга и, не получив ответа, выкладывает сногсшибательные новости: — Вчера ко мне в гости приезжал Николай… До этого мы встречались в городе, ходили по клубам, театрам, несколько раз бывали у него в квартире, — объясняет Ирка между делом, — но вдруг он сам — представляешь, сам! — захотел, познакомиться с моими близкими!
Вера Григорьевна по этому случаю вылизала дом, Ирка напекла пирогов, наготовила салатов. Егору предложили сходить в парикмахерскую, но он высказался в том смысле, что идите-ка вы туда сами, и, опасаясь скандала, мать с бабушкой прикусили языки.
— Ир, я через час дома буду. Перезвоню тебе, хорошо?
— Хорошо, хорошо! — радуется Иринка. — Но ты знаешь, что самое интересное? Николаю так понравились наши места, что он сказал: «Хочу построить здесь дом».
— Дом? — переспросила я. — На вашем участке?
— Если он на мне женится, это будет уже наш участок…
Таким образом, Иринка сообщила мне новость номер два. А потом — и другие новости.
Появление Николая произвело настоящий фурор в поселке. Кем до этого была Ирка в глазах соседей? Матерью-одиночкой? Брошенкой? Даже хуже! А прежние поклонники, как назло, предпочитали развлекаться на стороне… Одним фактом своего визита Николай взвинтил Иркины акции до максимальной отметки. Вечером к ее матери зашла Тося — главная сплетница поселка и буквально засыпала Веру Григорьевну вопросами, безостановочно причитая:
— Дай бог твоей Ирочке! Уж если не ей, то кому? Умница! Красавица!
А сегодня утром Ирка пошла в магазин и встретила там Кешу. Встреча немало удивила ее.
— Мы вообще теперь в этот магазин не ходим! Непонятно даже, за счет чего он еще держится. Продукты — от хлеба до деликатесов все давным-давно возят из Москвы. Но вчера у нас закончился сахар…
— Ну а Кеша что?
— А тоже покупал какую-то муру. Жвачку, что ли, или сигареты. Увидел меня и подкалывать стал. Как маленький!
После развода Иринка сохранила с мужем нормальные человеческие отношения. При встречах они обычно перебрасывались несколькими дежурными фразами, изредка Кеша заглядывал к ней в гости — навестить детей.
— Подкалывать в каком смысле?
— В смысле Николая.
— Да что ты? Как ему не стыдно?
— Не стыдно!
Внешне Иринка мое возмущение разделяла, но я догадывалась, что все это жутко ей нравится. Особенно часть их беседы, посвященная социальному статусу ее нового знакомого. Дело в том, что общественное и материальное положение Николая куда выше Кешиного. Экс-муж имел неосторожность задать вопрос, и Ирка с обезоруживающей прямотой выдала подноготную.
Кеша обиделся:
— Не задавайся!
— И не думала!
Иринка с облегчением перевела дух.
— Ну вот, это и есть самое интересное. Остальное вечером расскажу. Ты мне только обязательно позвони, как приедешь.
Глава 4
Любой взгляд на часы вызывал у меня теперь мощный приступ негатива — я ничего не успевала. Утром едва откроешь документ, как уже слышишь голос новой начальницы — милейшей Александры Николаевны: «Наталья Павловна, помогите! Я тут у вас не понимаю ничего».
«Ну и бардак! И бардак же у вас был!» — восклицает она, выслушав мои объяснения.
На тонких губах играет все та же приторная улыбка.
Крем-брюле — определяю я.
— И как вы только выдерживали?
На столе у Александры Николаевны ничего лишнего — многоярусный лоток для документов, несколько файлов и подставка для ручек с карандашами. Домой она всегда уходит ровно в семь, учит: семья у женщины должна быть на первом месте. А Любаша под настроение могла и допоздна на работе засидеться, и в бумагах тонула, как шлюпка в море.
— У Любови Петровны был другой стиль, — вспоминаю я.
— Странный довольно-таки. — Даже неодобрение новая начальница высказывает с улыбкой.
Я возвращаюсь к своему документу, но ненадолго — раздается телефонный звонок. Лиза передает мне привет от инструктора по фитнесу.
— Тебе рекомендуют попробовать степ. И начать советуют сегодня же.
— Почему именно степ?