Мужей много не бывает

Двери лифта лязгнули, легкий толчок, и мы плавно поехали вниз. Я ощущала за спиной присутствие постороннего мужчины, чувствовала затылком его сверлящий взгляд, но повернуться к нему лицом сил у меня не было. Новость, которую мне только что сообщила моя хорошая знакомая, работающая старшей медсестрой в кардиологическом отделении областной больницы, буквально подкосила меня. Собственно, это именно она вызвала меня к себе ночным телефонным звонком. И именно она рассказала о том, что мой Аркаша, мой муж, которого я похоронила почти год назад, до встречи со мной перенес тяжелейшую операцию на сердце. Все то время, что мы прожили в супружестве, он наблюдался именно в их отделении, периодически укладываясь на обследования, которые мне преподносились как экстренные командировки в отдаленные регионы. В последние дни перед смертью он приезжал сюда и жаловался на сильные боли за грудиной. Врачи настоятельно советовали ему отлежаться именно в их клинике, а не где-то на топчанах высоко в горах, но он не послушался. И как следствие – смерть.

– Ну почему?! – сдавленно прошептала я, вытаращив глаза в ужасающем изумлении на приятельницу. – Почему ты не рассказала мне ничего тогда, когда можно было его спасти?!

– Потому что я поклялась ему ничего не говорить тебе, – виновато улыбнулась она, стаскивая с головы сестринский колпак и ероша коротко остриженные седые волосы. – Он очень любил тебя, Витуля. Огорчить тебя для него было смерти подобно. А тут ты собралась вдруг отдохнуть... Как он мог сорвать ваш отдых, уехав в «очередную командировку»? Я помню его взгляд, которым он наградил меня, когда я пригрозила все рассказать тебе. Это очень трудно понять, Вита. Мужики вообще-то не умеют болеть. Стоит у них появиться насморку, как тут же они себе рак или СПИД диагностируют. Падают на кровать, чтобы супружница вокруг пчелой кружила. А Аркаша... Я даже порой завидовала тебе. Столько в нем было самоотречения, любви к тебе.

– Ты дрянь!!! – упрямо бубнила я, раскачиваясь на стуле. – Я видеть тебя больше не могу!!! Как ты могла?! Если бы я только знала... Разве я отпустила бы его туда одного?!

– Я не знала, что он летит один, – огрызнулась она. – Ты со своими наркоманами носилась, как с яйцом пасхальным. Ты же ничего видеть вокруг себя не хотела. Вот подожди, твои подопечные ноги о тебя вытрут когда-нибудь.

– А зачем ты позвонила?! – Я посмотрела на нее глазами побитой собаки и всхлипнула. – Чувство вины замучило?! Извело тебя оно?! Или захотелось увидеть, как сползает с моего лица улыбка? Ты наверняка прослышала о переменах в моей жизни, вот и решила мне настроение подпортить!

– По себе людей не суди, дура, – совершенно не обидевшись, парировала она. – Просто наш новый завотделением перебирал карточки. Его заинтересовала история болезни Аркаши. Он начал меня тормошить расспросами, ну и настоял на том, чтобы я обо всем рассказала тебе. Говорит, что жестоко держать тебя в неведении. Мало ли человек каких ошибок может наделать в будущем... Кстати, ты его знаешь, что ли? Я еще удивилась такому пристальному вниманию с его стороны.

– Кого?! – Я непонимающе таращилась на нее, плохо понимая, о чем она говорит.

– Ну, нашего нового заведующего – Кротова Николая Филипповича.

– Впервые слышу...

Не желая более оставаться в ее обществе, я поднялась, выхватила из ее рук карточку Аркаши со специфическим околышем ярко-красного цвета и побрела прочь по коридору...

Лифт вдруг дернулся как-то странно, лязгнул виновато и застыл.

– Что за черт?! – Мужчина раздраженно застучал по кнопкам. – Этого еще не хватало! У меня через полчаса операция!!!

А-а-а, меня сподобило попасться в ловушку вместе с одним из эскулапов. Если за полчаса не устранят поломку, то придется ему практиковаться на мне. Хотя, по-моему, мой организм перестал функционировать еще в кардиологическом отделении, и попытаться хоть как-то вызвать его к жизни – занятие бесполезное.

Док между тем принялся что есть сил колошматить по стенкам и дверям лифта, разрываясь не на шутку между профессиональным долгом и желанием располосовать незадачливых работников лифтового хозяйства на куски. Во всяком случае, витиеватости его речи смело могли завидовать портовые грузчики.

– Вы-то что молчите?!

Вопрос, очевидно, был адресован мне. Но я его оставила без ответа. Бесполезное колыхание воздуха не в моих принципах, я более тяготею к острому словцу, маленькому, колючему и всеобъемлющему, сказанному, как правило, почти шепотом.

– Эй! Я к вам обращаюсь! Могли бы повернуться ко мне. Что за хамство, в конце концов!!! – Док, кажется, окончательно потерял терпение вкупе с хорошими манерами, потому как, не ограничившись вышесказанным, вдруг как-то идиотски хихикнул и произнес: – Ну что за дуры эти бабы? Отчего-то каждая вторая думает, что ей непременно нужно стать блондинкой, чтобы выклянчить у природы недоданную красоту?

Я медленно повернулась и уставилась на мужчину, у которого были налицо все признаки клаустрофобии и они вдруг приняли устрашающую форму.