Мужей много не бывает

– Его имя Константин, – оставила я его алчный вопрос без ответа. – Он говорил, что его Костылем в деревне зовут.

– А-а-а-а-а, вона что! – Глаза мужика загорелись недобрым огнем, и он решительно повернулся ко мне спиной. – Нету таковского скота в нашем селе. Нету и быть не может.

Значит, мое попадание верное. Здесь обитает дядя Костя, любовно обласканный дядей «таковским скотом». Быстренько сунув ногу в двери, благоразумно предотвратив ее закрытие, я елейно пропела:

– А можно поговорить с вашей супругой? Скажите, что за информацию я заплачу.

– Сколько? – обронил мужик, не оборачиваясь.

– Полтинник. – Я сунула руку в карман джинсовки и вытянула заблаговременно припасенные полсотни. – В каком он доме обитает?

Обмен произошел молниеносно. Деньги исчезли из моей руки, словно их там никогда и не было. А в ответ было сказано лишь два слова:

– Крайний дом...

Сетовать на лаконичность в данном случае было неблагоразумно. Мотор моей «Нивы» послушно заурчал, а колеса вновь принялись месить грязь Вязовки.

Поскольку дом алчного крестьянина был первым с этого края села, то дом Костыля должен был быть крайним с другого.

Он там и находился – добротный пятистенок с резными наличниками, окаймляющими темные провалы окон. Ни собаки, ни живности никакой по двору не шастало, что немного меня встревожило. Я долго отчаянно колотила в запертую дверь, пока за моей спиной не раздалось вежливое покашливание.

Я оглянулась. Метрах в трех от меня стояла точная копия увиденного мною ранее жителя Вязовки. Такой же лысый череп. Такой же полосатый свитер, изъеденный молью и временем. Такие же заскорузлые руки с когтями, посредством которых можно было смело карабкаться по обледенелому столбу на проводах зимы. Только вот взгляд у этого мужичка был совсем другой. Робкий, заискивающий какой-то, как у гонимой всеми дворняжки.

– Нету Костьки-то, – пролопотал мужичок с полупоклоном. – Ушел Костька-то. На рыбалку ушел.

– Черт! – против воли вырвалось у меня. – А когда вернется?

– А хто же его знает-то? – озадачился мужичок и почесал лысину. – Костька-то, он, гад, нелюдимый. Когда ушел, когда пришел, ничего и никому. Смотришь токмо, он свет загорелся в окнах. Значится, дома. А ежели света нету, значится, на рыбалке. У него оттого и собаки нету и куриц никогда не водил, потому как мотушки одни на уме. Ага, значится, свет когда горит...

Дядька, обутый в резиновые калоши, надетые на босу ногу, топтался на месте и не уходил. Подумав, я решила наградить его за словоохотливость и сунула две десятки в его грязные ладони.

– Вот, это вам. Спасибо...

– Тебе спасибо, девонька, – суетливо засеменил он рядом со мной. – Ишь, как хорошо-то. Щас первачком разживуся. Эх, красота!

Я слушала и не слушала его, усаживаясь в машину, а он все не уходил, отираясь рядом. Наконец, в очередной раз скребнув когтями по лысине, он, словно вспомнив что-то, поинтересовался:

– А ты чего до Костьки-то? Сродни ему, что ли?

– Да нет. Вещицу одну хотела ему вернуть. А его нет. Придется еще раз, наверное, приезжать.

– Можа, и так... Токмо света давно в оконьях ево нету. – Мужик вожделенно подул на деньги. – Э-э-э-эх, двадцаточка...

– Как давно? – Отчего-то внутри у меня все мгновенно напружинилось. – Как давно света нет в его окнах?!

– А?! – Похоже, моя настойчивость даже напугала его. Глаза забегали, цепляясь за каждый предмет на подворье Костыля. – Так давно нету-то... А хто же его знает, как давно...

– Вспомните! – властно прикрикнула я на него, боясь, что мужик, окончательно перетрусив, пустится наутек. – Как давно нет света в его окнах?!

– Так это... – Мужичок судорожно дернул кадыком и отступил на пару шагов. – Так это... Уж с год, поди света-то нету! Ужо как год. Ребята лазили в дом, думали – помер он в бобылях-то. А там пусто. Как ушел на рыбалку с год назад, так и не возвертался...

Все. Больше мне здесь делать было нечего. Я узнала все, что хотела. Вернее, все, чего так боялась.

Итак, и он тоже. Что такого он мог видеть в ту ночь?! Кто забрал его жизнь из опасения быть разоблаченным?! Кто еще знал о нем, кроме меня?!

Дашка... Эта тварь была со мной на противоположном берегу, когда дядя Костя удил там рыбу. Она не могла не запомнить его, потому как он обругал нас за внезапное вторжение. Это что же тогда получается?..

Я даже притормозила от внезапного холодка, что невидимым кулаком ударил мне в живот. Уронила голову на руль и попыталась собраться с мыслями. Попыталась уговорить себя не торопиться, не пороть горячку. Но как я ни старалась убедить себя, что для окончательных выводов время еще не пришло, в моем сознании обвинительный приговор для длинноногой красавицы был уже вынесен.

Итак, во всем виновата она, и только она. Ну почему мне это раньше не приходило в голову?! Почему я мучила себя целый год? Почему отрицала существование таких очевидных вещей, как мотивы для совершения убийства? А теперь их уже не одно, а два. И по всему выходит, что бедолага-рыбак поплатился за свое неуемное любопытство, что-то или кого-то выследив в свой злосчастный бинокль. Скорее что-то, поскольку кого, я уже знала.