Мужество

Все остальное, привносимое в его сознание обстановкой и средой, дополняло, но не изменяло его основных целей. Он вступил в комсомол потому, что считал принципиально необходимым для современного работника участие в общественной жизни, и все поручения комсомола выполнял добросовестно, но старательно следил, чтобы его не перегружали работой, и умел авторитетно требовать уважения к своему времени под предлогом работы над повышением своей квалификации. Он тянулся за инженерами и мастерами старого типа, вызывая у них одобрение своей серьезностью. Он сам был сыном техника-практика, ценившегося очень высоко, и пример отца стоял перед его глазами.

– Отчего ты в вуз не пошел, ты, такой способный? – удивлялся Епифанов.

– Жить на стипендию – зачем? – отвечал Коля. – Я знаю больше, чем молодые инженеры. Меня и без диплома ценят. И зарабатываю я больше их.

Действительно, он хорошо знал свое дело, быстро подвигался в разрядах и тратил деньги с толком, всегда на самые лучшие, прочные вещи.

Встреча с Лидинькой произошла как раз в то время, когда он считал, что пора подумать о жене, и он быстро оценил ее: она была хорошенькой, веселой, деловитой, разумной. Но он влюбился в нее сильнее, чем хотел, и Лидинька сумела выбить его из колеи спокойно-размеренной жизни. Ухаживание Коли Платта польстило ее самолюбию, так как Коля считался на заводе серьезным и растущим специалистом. Коля попал в кольцо ее поклонников, в атмосферу песенок под гитару, танцев, шуток и проказ. Сперва Лидинька попыталась вовлечь его в общий круг, потом смеялась над ним, потом заинтересовалась его молчаливостью, которую молодые девушки принимают за необыкновенность, потом влюбилась. Лидинька стеснялась своей семейной обстановки и того, что вынуждена скрывать от матери свое вступление в комсомол. Но Коле семейная обстановка Лидиньки понравилась: чинная благоустроенность, хорошо налаженное хозяйство, строгость матери – это казалось ему гарантией нравственности девушки.

Мать все чаще болела, потом надолго слегла в больницу. Лидинька и слышать не хотела о замужестве, пока не поправится мать. Коля стал раздражителен и настойчив, Лидинька чувствовала себя виноватой. В один из самых грустных вечеров, когда положение матери казалось безнадежным, а Коля особенно разочарованным и обиженным, Коля увлек к себе взволнованную Лидиньку и добился того, что она ему отдалась. Он был очень влюблен, но природная сдержанность никогда не изменяла ему, и если он поступил с Лидинькой, по собственному признанию, не совсем честно, это было вызвано не порывом чувственности, а сознательным стремлением закрепить ее за собою во что бы то ни стало. Он боялся, что Лидинька ускользнет от него.

Мобилизация на Дальний Восток разбила его планы. Ему и в голову не приходило отказаться от поездки. Он дорожил своей репутацией, своим положением, своим будущим. Он был дисциплинирован не от сознания, а от характера, не склонного к конфликтам. Он утешал себя надеждой, что на Дальнем Востоке займет еще более почетное положение, что старуха, наконец, умрет и Лидинька приедет. Письма Лидиньки подтверждали, что она его любит и стремится приехать. Но его пугали бесчисленные поклонники, окружавшие Лидиньку. А вдруг найдется мерзавец, который сумеет использовать одиночество девушки? Будет ли она непреклонна? Строгое воспитание, конечно, могло сыграть свою роль… Но ведь не помешало оно Лидиньке сойтись с ним, с Колей, до свадьбы?.. И, право, если вспомнить, это не стоило ему особых усилий.

Епифанов не проявлял никакого любопытства к внутреннему миру своего друга. Но сам охотно поверял Коле свои печали: Клава Мельникова так хороша, но она любит другого! На откровенность Епифанова Коля невольно отвечал откровенностью – сочувственное внимание Епифанова облегчало его. Но рассуждения Коли удивляли и возмущали Епифанова.

– Да что ты, браток, – говорил он с гневом, смягченным лишь его природным добродушием, – ведь она же тебя любит! И как это можно – она же тебе поверила, и ты же ее за это подозреваешь?

Коля смущался, но подозрения не покидали его.

Если она могла уступить раз, кто может поручиться?..

В результате этих разговоров Епифанов обиделся за Лидиньку (она рисовалась ему похожей на Клаву и любящей всем сердцем), осудил Колю и решил, что Коля недостоин своего счастья. Лежа ночью в палатке и разглядывая в щель ночное небо, Епифанов видел перед собою, в свете звезд и луны, чудесные очертания девичьих лиц, в которых облик Клавы Мельниковой дополнялся русой косой неизвестной, но обаятельной Лидиньки. И мечтал о том, что найдется еще одна, пока незнакомая, но где-то безусловно существующая девушка, которая полюбит его.

– Ты будь настойчивее, ведь Круглов ее не любит, – советовал Коля, удивляясь тому, что Епифанов не делает никаких попыток отвоевать сердце Клавы.

Епифанов краснел до слез.

– Да нет, браток, не выйдет… Об этом говорить нечего. Что не для меня, то не для меня.