Мужество

– А прилив – спасайся кто может. Я один раз чуть не влип. Мотор заело. Вожусь час, вожусь два, а вода все прет, прет! В последнюю минуту справился и полетел на третьей скорости. В первый распадок заскочил – отдышался. Берег-то, видишь, какой, деваться некуда. Просидел в щели шесть часов, всех святых помянул! Тоска!

– Значит, надо по морю следить, когда ехать?

Шофер презрительно покосился на Сергея.

– Ну да, еще следить! У нас расписание.

И он показал Сергею типографски отпечатанное расписание приливов и отливов.

Шофер оказался хорошим парнем и вовсе не уговаривал Сергея оставаться на промысле.

– Ты что, астраханский? На кой черт тебе рыба? – сказал он. – Ты Доронина не слушай, он шальной, он те зубы заговорит лучше не надо. Я сам краденый, так знаю, что такое на Сахалине специалист.

– Краденый?

– Ага!

И он не объяснил, а загадочно улыбнулся, наслаждаясь удивлением Сергея. Потом рассказал:

– Привез я сюда четыре машины. Наладил, объездил, сдаю по акту. Дело было осенью, последний пароход вот-вот придет, надо сматываться. Иду к начальнику автобазы: так и так, принимай, подписывай, мне некогда. Он подумал, говорит: ладно, завтра. А назавтра – бац! – на двух машинах свечи покрадены. Я – туда, сюда. Начальник ведет меня к себе, запирает на ключ: «Сажаю под домашний арест, пока идет следствие». Я кричу, требую прокурора. Пароход уходит. А начальник ставит закуски, водку, жена заводит патефон. А он говорит: «Так и так, Валя, вот твои свечи, а я тебя украл, потому что у меня нет механика, а без механика все одно не жизнь. И ты, парень, не обижайся, сам знаешь – ОСУ! Притом же судиться тебе смысла нет – все равно раньше весны не выберешься». Выпили мы с ним, подружили. Второй год работаю. Две премии. На книжке шесть тысяч лежит. ОСУ!

Сергей признался, что хочет уехать, и спросил, часто ли ходят пароходы.

– И дурак будешь! – сказал шофер, не отвечая на вопрос. – На промысел не возвращайся, а уезжать незачем. Попал – и пользуйся случаем. Ты разве знаешь, что такое Сахалин? Ты слышал – каторга, каторга. Была – да нету. Ты думаешь, зря японцы за него цеплялись? Сахалин – это сокровище. Остров сокровищ, вот он что!

Краденый шофер говорил с жаром.

– Я вижу, ты патриот, – сказал Сергей, пытаясь улыбнуться.

– Э-э! посмотрю я на тебя через год, чем ты будешь! У нас все патриоты. ОСУ! Или удирай, или люби. Умный человек любит, идиоты – бегут.

7

Больницей назывался бревенчатый, наскоро сколоченный барак, разделенный на шесть палат и коридор. Его заполнили больными еще в процессе стройки, а потом все некогда было, и больница осталась без печей. Летом о печах не думали, да и не было кирпича. Осенью оказалось, что печи не включены в планы работ, да и кирпич только начал поступать с недостроенного кирпичного завода.

Тоня была слишком встревожена состоянием Семы Альтшулера, чтобы думать о чем-либо другом. Сема был безнадежно плох. Врач тяжело вздыхал, выходя от него, и не скрывал от Тони своих опасений.

Однажды Тоня выбежала за врачом и спросила, замирая:

– Есть ли надежда?

– Какая надежда? – раздраженно крикнул врач. – Какая надежда может быть в таких условиях? Разве здесь можно лечить? Все замерзнут, печей нет и не будет, все плюют на больницу. Мы можем подыхать как суслики – вот как!

В тот же день Тоня побежала в комсомольский комитет. И впервые заметила, что листья уже облетают, что даже на солнце ощутителен веющий осенний холодок.

– Больные замерзают! – крикнула она, врываясь в комитет. – Если немедленно не будет печников, я снимаю ответственность… Ну, я не знаю, Андрюша, это черт знает что, печи нужны немедленно, понимаешь?!

Круглов сам побежал хлопотать о печах. Решили мобилизовать комсомольцев и сделать печи сверх плана, но трудность заключалась в том, что комсомольцев-печников не было, а беспартийный печник упирался – он и так работал сверхурочно на строительстве нового здания конторы.

Когда Тоня рассказала Семе про положение дел, Сема даже рассердился.

– Отчего ты не спросила меня? Или я уже ни на что не годен? Беги сейчас же, зови Геньку и Вальку, пусть везут кирпич, пусть готовят раствор, я сам буду руководить работой.

– Да ты разве печник?

– Что значит «печник»? У меня есть голова, она кое-что понимает в технике! И если надо, чтобы печь топилась и тянула, она будет топиться и тянуть.

– Брось, Сема, ты же болен… придет печник…

– Я просто удивляюсь, Тоня, зачем говорить глупости. Какой печник, кто пойдет, когда нет наряда, когда его разрывают на части? Будут волынить целый месяц! И потом, что же, я должен лежать и умирать без пользы, когда я могу делать дело? Иди, я тебе говорю, иди и зови ребят, только пусть поторопятся, понимаешь… Мало ли что, а я уже не хочу помереть, не доделав эти печи, – это вопрос самолюбия… Пусть назовут больницу моим именем… Имени Альтшулера – почему бы нет?

Сема так волновался, что Тоня подчинилась и снова побежала в комитет. Круглов сообщил грустную новость: нет кирпича.