Мужество

– Ты смотри, Лилька! – предупреждала Катя. – На такой жалости далеко не уедешь.

– Так им же скучно, – неохотно отзывалась Лилька.

– А ты купаться пошли – вода холодная, остудит.

– Да я и сама не каменная. А парни все хорошие, ласковые… – вяло отвечала Лилька и снова бегала вечерами то с одним парнем, то с другим: девушек было мало.

Костры надоели, а развлечений не было никаких.

В свободные часы девушек все настойчивей окружали. Начались ссоры. Особенно ссорились между собой представители разных городов и областей – москвичи отгоняли «чужих» парней от московских комсомолок, ивановцы защищали своих. Придумывали всякие способы, чтобы отвадить посторонних. Костя Перепечко сделал на двери шалаша, в котором жила Катя Ставрова, специальную хлопушку, которая била по лбу непосвященного, пытавшегося войти. Катя возмущалась, хохотала как сумасшедшая, когда, забыв про хлопушку, получала удар по лбу, и тихонько научила своих иногородних приятелей открывать дверь в шалаш.

В один из выходных дней разразился скандал.

День начался с митинга, стихийно возникшего на берегу. Вернулся из поездки Гранатов. К пароходу моментально сбежалась толпа. Но Гранатов ничего не привез с собою, кроме накладных и нарядов, зато накладных и нарядов привез много. Все грузилось, все было «на колесах», но ничего еще не было на месте.

Со дня на день должен был приехать врач. Гранатов уже видел его и сообщил для успокоения комсомольцев: его зовут Пальцев, он пожилой, в пенсне, холостяк, везет с собой ящик медицинских книг. Пенсне и ящик с книгами всех убедили.

– Но, – сказал Гранатов, – я хочу говорить с вами о другом. Я хочу говорить о вас. Вы меня знаете?

– Знаем! – дружно крикнули комсомольцы.

– Верите мне?

– Верим!

– Верим! Верим! – кричала Тоня, бледнея от возбуждения.

– Трудности только начинаются, – сказал Гранатов. – И я боюсь, что вы их недооцениваете, что вы к ним не готовы. Мы как-то беседовали в парткоме. Партком озабочен тем, как вы перенесете предстоящие лишения. Недалека осень. Снабжение неизбежно будет хромать, пока не проведут сюда железную дорогу. Будет морозная зима. И я хочу поговорить с вами по душам.

Он говорил о том, как много надо перенести, преодолеть, чтобы в кратчайший срок выполнить ответственное задание – построить завод.

– Товарищ Круглов, заботясь о вас, жаловался на то, что нет матрацев, что сыро, что нельзя работать, когда на обед пшено и вечером пшено. Ну, а если все-таки еще целые месяцы будет пшено и не будет матрацев? Тогда что? Откажемся? Не будем строить завод? Разбежимся?

Комсомольцы кричали: «Нет! Нет!» Многие задавали вопросы: что делается по снабжению, по строительству жилья. Энтузиазм и тревога взбудоражили собрание.

Андрей Круглов был красен от стыда. И некому было защитить его – Морозов болен. Да и что Морозов! Круглов сам не мог себя оправдать, вспоминая свое неудачное выступление на парткоме.

Он поймал удивленный, упрекающий взгляд Клавы.

Он ринулся вперед, потребовал слова.

– Товарищи знают, что я не трус и не шкурник! – кричал он, и голос его пресекался и звенел. – Я говорил о трудностях, чтобы по возможности облегчить их. Но если нужно, чтобы фундаментом завода легли не только амурские камни, но и наши кости, – товарищи знают, я отдам свою жизнь, не то что здоровье или удобства.

Собрание зашумело.

– А кому это нужно – кости складывать? – громко спросил Валька Бессонов.

– Так нас что, на удобрение привезли? – выкрикнул Николка.

– Надо будет – все отдадим! – кричала Тоня.

– Вы лучше снабженцев с песочком протрите – вернее будет.

– Помирать легко, вы работать научитесь!

Позднее Гранатов сказал Андрею:

– Насчет костей это ты зря… Слишком откровенно…

Андрей смутился, но промолчал.

Комсомольцы расходились медленно. В группах спорили, шумели, возмущались.

– Что нам тычут в нос трудностями? – говорил Валька Бессонов. – Мы сами знаем, что трудно. А какие же они начальники, если ничего достать не могут? Вот я, например. У меня бригада всегда обеспечена, и материал и инструмент – все! Осипну от ругани, а вырву!

– Он пугает! – рассуждал Сема. – Это знаете что? Это он проверяет, какие мы комсомольцы. А пароходы идут, мясо едет, картошка! Бутсы выдадут! Чего же еще надо? Бутербродов с икрой, что ли?

Нет, о бутербродах с икрой не мечтали.

– Погибать так погибать, – сказал Тимка Гребень. – А пока – пошли купаться.

Но Валька не пошел купаться. Он был возбужден и зол. Что же, он приехал сюда для того, чтобы ослепнуть и сложить кости? Начальники не умеют работать, а ты погибай… Э-эх, ерунда какая-то…

– Погибать, так с музыкой! – крикнул Валька со злостью. – Айда к девчатам, погуляем напоследок!

И, направившись к девичьему шалашу, заорал петушиным криком.

– Чумовой! – откликнулась из шалаша Катя.

Но тут и разразился скандал. Костя Перепечко преградил ему дорогу и запальчиво бросил:

– И чего ты здесь шатаешься? Не лезь куда не зовут!

Валька развернулся и с размаху ударил его кулаком в ухо.

Перепечко охнул и что есть силы толкнул Вальку в грудь.

На помощь Косте бросились его приятели.