…Шли дни. Сводки приносили безрадостные вести. Полк часто перелетал с одного аэродрома на другой. Позади остались Винница, Умань, Фастов, Белая Церковь, Киев… Теперь авиаотряд Тараненко базировался на левом берегу Днепра, в двадцати километрах от Днепропетровска.
Вылеты сменялись дежурствами, бои — подготовкой к вылетам. Короткие передышки между боевыми заданиями, тревожный сон ночью и снова — готовность номер один. Так проходили сутки. Редкий день не приносил потерь. Не возвращались с операций люди, все меньше оставалось самолетов.
Рано утром 30 августа на КП вызвали двенадцать летчиков. Командир разъяснил задачу. По донесению воздушной разведки, на аэродроме между Первой и Второй Знаменками час назад приземлилась группа фашистских машин. Приказано немедленно, пока немцы не успели заправиться, уничтожить их. Ведущим назначался старший лейтенант Пологов.
…Истребители свалились на противника как снег на голову. Пологов отчетливо видел аэродром. Самолеты выстроились рядами, точно на выставке. Среди «мессершмиттов» выделялись крупные силуэты бомбардировщиков.
Первая атака. В отвесном пикировании «ястребки» друг за другом понеслись вниз. Глаза Павла впились в прицел: «Только бы не промазать».
Три крайних «мессершмитта», словно стрекозы, задвигались и поползли со стоянок на взлетную полосу. Один из них попал в перекрестье прицела, и Пологов мгновенно нажал на гашетки. «Прочесав» весь ряд свинцовой очередью, он взмыл вверх. На земле запылали самолеты.
«Почему-то молчат зенитки…» Только Павел подумал об этом, как сразу же вокруг заклубились разрывы: несколько батарей долбили небо.
После второго захода Пологов вышел из пике и набрал высоту. Истребители пристраивались к лидеру, принимая боевой порядок. Павел глянул вниз. По всему полю полыхало пламя. Черные клубы дыма заволакивали аэродром.
Неожиданно мощный удар в нижнюю часть кабины подбросил «ястребок». Пологов почувствовал обжигающую боль в левой ступне, нога будто омертвела. Тут же он обнаружил, что заклинило руль поворота. В таком положении летчик не может свободно маневрировать. Даже простейшего виража он уже не в состоянии выполнить. Остается одно — лететь по прямой. Но и это выручит лишь в том случае, если есть достаточный запас высоты.
На приборе — тысяча двести метров. «Главное — выйти из зоны обстрела. Хорошо, что не задело мотор, работает отлично», — размышлял Павел, а руки тем временем делали свое дело. Покинув опасный квадрат, он оглянулся. Его настигали два самолета. «Немцы! Заходят с двух сторон. Хотят взять в клещи»! Пологов развил предельную скорость и выбирал момент, чтобы использовать последнюю возможность — уйти от преследователей на бреющем полете.
Самолеты приблизились, и Павел ясно увидел на фюзеляжах знакомые номера: 21-й и 137-й. Свои! Это же Измоденов и Устюжанин! На сердце отлегло.
«Ястребки» находились совсем рядом. Павел даже различил лицо Устюжанина. Тот сочувствующе кивал головой, словно говорил: «Ну и досталось же тебе! На чем только летишь?»
Резкая боль в Ступне напомнила о ране. Пологов попробовал шевельнуть ногой и ощутил, как в сапоге захлюпала кровь. «Неужели рана опасная? — в отчаянии подумал он. — Тогда какой же я летун?»
На подходе к аэродрому Устюжанин вырвался вперед и, сделав круг, приземлился. Измоденов оставался на высоте, ожидая, пока сядет Павел.
Едва колеса пологовского самолета коснулись земли, как машину затрясло и она начала подпрыгивать на малейших неровностях.
Павел услышал металлический треск ободьев. «Покрышки побиты», — определил он.
Клюнув носом, «ястребок» замер. Только теперь Пологов почувствовал сразу овладевшую им слабость. С ревом примчалась санитарная автомашина. Чьи-то руки откинули фонарь и помогли раненому летчику выбраться из кабины.
— Спасибо, ребята! — только и вымолвил Павел.
Опираясь на плечи товарищей, он оглянулся на свою изувеченную машину. Ее уже осматривали техники. В правой консоли зияла большая дыра. Везде болтались лохмотья перкали, виднелось множество пробоин.
Когда военврач Коломийцев уложил раненого на носилки и, разрезав голенище сапога, накладывал на ногу жгут, чтобы остановить кровотечение, Павел услышал голос инженера полка:
— Не самолет, а утильсырье — живого места нет. Непостижимо, как ему удалось дотянуть. Рули поворота и глубины не годятся ни к черту, стабилизатор побит, фюзеляж изрешечен… Словом, ремонту не подлежит. Мотор и приборы — разобрать на запчасти.
За тридевять земель…
В медсанбат Пологов попал впервые. За всю военную жизнь — ни на Халхин-Голе, ни на финском фронте — его ни разу даже не царапнуло. Товарищи иногда поговаривали: «Тот, кто не был подбит, не может стать настоящим истребителем». Павел не признавал такого правила. И вот он не только подбит, но не может и шагу ступить без костыля.