МУЖИК. ИСТОРИЯ ТОГО ЧУВАКА ИЗ ANTHRAX

«Что?!?» Едва повесив трубку, я пулей метнулся на поезд и погнал в студию. Мы все были там, а второй этаж, где находилось все наше оборудование, тлел на наших глазах. Пламя уже погасили, но здание еще было в дыму.

Когда приехали пожарные, нас не пустили внутрь, а мы все спрашивали их: «Уцелело ли хоть что-нибудь?» А они лишь говорили, чтобы мы держались подальше и что на следующий день они передадут нам все, что осталось.

После ухода пожарных мы подумали об одном и том же: «Ну вас на хуй». Все участники группы и кой-какие наши друзья залезли на крышу, пролезли через окно и начали спасать все, что можно. Когда я вспоминаю об этом, наверное глупо было заходить в здание, которое несколько минут назад было объято огнем. Под нами мог обрушиться пол, но тогда мы об этом не думали. Мы думали только о своих усилителях Маршалл и гитарах Джексон. Мы буквально составили человеческую цепочку, чтобы люди внутри передавали вещи из окна парням на крыше, а с крыши на землю. Хорошо, что нас было много. Мы выгребли все, что не подверглось разрушению, даже те вещи, которые обгорели, но вполне могли быть восстановлены. В целом это была примерно половина нашего оборудования. Вот так запросто мы просрали пятнадцать колонок, кучу гитар и четыре портативных магнитофона для записи. А еще я потерял два Маршалла из юбилейной серии, которые получил в 1987-ом. У этих усилителей были отличные головки, но им было всего два года, и я без труда мог их заменить. Мне хотя бы удалось выцепить две основные гитары, на которых я тогда играл — белый Джексон Рэнди Роудса и свой черный Гибсон Flying V 1981-го года. Джексон Роудса находился в другой части комнаты и огонь его не задел. Но гитарный чехол, в котором лежала V, был сильно поврежден и неслабо обгорел. Я открыл его и увидел, что звукосниматели и ручки частично оплавились, потому что гитара находилась близко к огню, но это выглядело очень клево. В остальном она была не повреждена и на ней до сих пор сохранились расплавленные ручки — я просто их оставил на память.

К счастью, мы были застрахованы, и нам компенсировали расходы за большую часть утраченного имущества. Так что полной катастрофой это не назовешь, и мы могли двигаться вперед, не теряя ни минуты. Мы знали, что не хотим, чтобы «Persistence Of Time» звучал как трэш-альбом. И хотя прошло меньше трех лет с выхода «Among The Living», мы чувствовали, что очень отдалились от этой сцены. Мы выросли во что-то большее и лучшее, чем просто трэш-метал группа, и не хотели, чтобы на нас навешивали ярлыки. Мы хотели, чтобы нас воспринимали всерьез, как Judas Priest или там Iron Maiden. Это был естественный процесс изменения, развития и исследования других перспектив тяжелой музыки.

В 80-х трэш ярко горел и испускал жар, а теперь все искали что-то новое. То же случилось и с НВБХМ. За исключением Priest и Maiden, многие группы, которые нам нравились из этой эпохи, дальше 1985-го не продержались. Куда делись Raven, Angel Witch, Saxon и Venom? Нетрудно было представить себя самих в подобной ситуации. Мы по-прежнему заводили толпу, продавали альбомы и товары с символикой группы, но я знал, что если мы не сделаем что-то больше и лучше, людям это быстро надоест.

С момента релиза «State Of Euphoria» казалось время уже затикало, возможно поэтому время было лейтмотивом при создании «Persistence Of Time». Правда в том, что мы никогда не делали жизнь легкой для преданных фэнов трэша, в духе трэша «Spreading The Disease» и «Among The Living». Мы постоянно бросали вызов сами себе, и соответственно своим слушателям, потому что хотели, чтобы наша музыка постоянно менялась и развивалась. Может в этом и кроется одна из причин, почему мы до сих пор остаемся на плаву. Если бы «State Of Euphoria» стала «Among The Living, часть 2», а «Persistence Of Time» — «Among The Living, часть 3», нам бы все это могло быстро надоесть, и к 1992-ому мы бы распались.